Как-то раз в одном из моих путешествий, на весьма малоприметной станции, ко мне в купе подсел человек. Вида он был абсолютно непримечательного, и ничего в нем не было такого, что могло бы хоть как-то зацепить мой взгляд, а потому и странно, что вся наша дальнейшая поездка превратилась в беседу, содержание которой по приезде на место я не мог не записать. Не берусь судить о художественных достоинствах изложенного ниже, но всё же, любезный мой читатель, я уверен, что равнодушным то, с чем ты вот-вот познакомишься, точно тебя не оставит.
Сперва мы довольно-таки долго ехали молча. Казалось, незнакомец не обращал на меня никакого внимания, а просто сидел с авоськой на коленях и глядел в окно. Набитая какими-то кульками сетка явно была готова порваться, а потому подсаженный то и дело подпихивал её снизу коленом. В одном из кулей виднелись несколько конфет и гроздь зеленого винограда, что напоминало мне собранного в пионерлагерь мальчугана, которому добрая бабушка, втихую от родителей, наспех впихнула что-то вкусненькое.
На вид мужчине было за пятьдесят, да и то с большим допуском. Чаще всего о таких говорят, что он уже в двадцать состарился, а постарев, вроде как и ничего пока выглядит, даже моложаво. Вот и попробуй догадаться, сколько ему лет. А если и начинаешь догадываться, то лишь в момент разговора. Но товарищ совершенно не собирался приступать к беседе, хотя я даже поинтересовался, далеко ли он едет. Коротко ответив, что да, он тонкими, как циркуль, пальцами ухватил виноградину, потянув, оторвал её и быстро сунув в рот, проглотил не жуя. Меня это позабавило, и я, хмыкнув, предложил ему запить всё чайком, на что тот спокойно согласился.
В результате чаек сделал свое дело, и мы разговорились. Первый начал он, да ещё как начал:
- Вот вы, как я вижу, человек далеко не глупый, - произнес сеточник (именно так я его и окрестил) и тут же продолжил: вот вроде сказано, что не убий, а как это сделать, не объясняется. Скажем, если на ваших глазах ребенка вашего убивают, и тут — не убий?
Он осторожно, но пристально взглянул на меня, и я почувствовал, что даже как-то обрадовался, понимая: ничего определенного на его вопрос я ему не отвечу.
- Это вы к чему? - уточнил я.
- Да к тому, что все законы, в том числе и Божий, говоря о том, чего нельзя делать, не подсказывают, как научиться так не поступать. Понятно, что нельзя воровать, а если, к примеру, невмоготу, то как отвязаться от этого желания? Или человек пьет. Ему все кругом говорят, что это вредно для здоровья, но не объясняют, с чего начать бросать пить. Может, он и рад бросить, а с чего начать — не знает. Вы согласны?
Я как-то неуверенно пожал плечами, чем, по всей видимости, еще больше вдохновил сеточника.
- Вот и вы молчите, а всё потому, что я прав. Знали бы, так подсказали бы или, на худой конец, возразили! Не так ли?
- Возможно, - наконец-то ожил я, - но мне кажется, что есть вещи, которые надо просто принимать и поступать по указанию, не вдумываясь, вот и всё.
- Да кто бы спорил, милейший? Я ведь тоже так думаю, но иногда жизнь такие коленца выделывает с нами, что поступать, не думая, весьма затруднительно. Казалось бы, всё ясно, а делаешь всё равно иначе, по-своему. Так вот я и спрашиваю, как научиться делать так, как просят, тем более, если просящие ещё и правы. Точнее, как обуздать охватившие тебя сомнения и нежелание следовать предписанному?
Помнится, что я тогда впервые почувствовал, что такое быть прижатым к стене, да еще и с руками за спиной.
— А вы, часом, не из надзирателей? – глупо-иронично поинтересовался я у жующего, а точнее, глотающего виноград попутчика.
- Угу, - чмокнул он, - из них самых. И даже не спрашиваю, как вы об этом догадались.А вы, похоже, из несостоявшихся священнослужителей, не так ли? Или что-то около того?
- Нет. Здесь вы ошибаетесь, - неохотно произнёс я и почувствовал, что явно начинаю скучать, потому как беседа медленно, но верно повернула в сторону допроса, а мне это было совершенно ни к чему.
— Что ж, не всем зрить в корень. Кому-то и стеблями приходится утолять жажду к знаниям… — заумно завершил разговор товарищ и наконец-то убрал авоську с колен.
Возникла пауза. Почти по-детски мне захотелось, чтобы этот тип куда-то вышел, а еще лучше, вообще сошел бы с поезда. Будто догадавшись о моем желании, он встал, поднял руки над головой, сладко потянулся и действительно вышел из купе.
Еще с института мне была свойственна внутренняя самоирония, а потому, оценив тесноту помещения, я тут же представил себя в камере-одиночке и стал ждать, когда за мной придут. Авоська с виноградом выглядела теперь как подарок с далеких берегов свободы, а стук колес напоминал время отсидки, которое не собиралось ускорять ход. В голове запевался известный с юности мотивчик:
Предо мной, как икона, мама,
Всё запретная зона, мама,
А на вышке всё тот же
Недобитый чекист...
Крепко же меня сдавил пожиратель винограда, если в голову лезут подобные штуки. И тут послышались шаги, а дверь с закрепленным на ней зеркалом медленно, почти беззвучно съехала в сторону, и в щели появилось... теперь уже улыбчивое лицо блюстителя порядка.
— Что, мне на выход? — как на автомате произнёс я. – Вещи брать или оставить?
— Оставьте. Вам они больше не понадобятся, — сыграл на поражение аскет-философ, но мне это понравилось.
Почему-то показалось, что всё только начинается, и с этим типом не только вполне, но даже очень можно иметь дело. Я протянул ему руку и представился:
— Терентий.
Он тщательно вытер о футболку ладонь и, пожимая мою руку, произнёс с интонацией, полной наработанного достоинства:
— Станислав Афанасьевич Пробкин. Не женат. Двое детей. Беспартийный…
— Мне встать? – опять съёрничал я.
— Это как вам будет угодно, - не сдавался Пробкин, - а впрочем, чай не на собрании, так что пока сидите.
Почему-то мне хотелось перевести разговор на волну, что попроще, но агент сыскной службы, да еще и с фамилией Пробкин, явно был из преданных делу товарищей, а потому, что называется, гасил вполоборота. Да и вообще мне казалось: всё, что бы я ему ни ответил, он пропускал мимо ушей – типичная школа дознавателей, когда за полным равнодушием скрывается особо натасканный нюх спеца, умело вытягивающий из тебя всё, что ему нужно. Так что за всеми этими хи-да-ха стояло мастерство ищейки, отточенное десятилетиями, а это, признаться, интересно.
- Стас, - начал я по-простому, - а почему это вас сразу заинтересовало мое отношение к закону, точнее к заповедям?
- А что вас смущает, Терентий? – вопросом на вопрос ответил Афанасьич и опять полез за виноградом.
- Да собственно, ничего.
- А что тогда спрашиваете? Вы уж договаривайте, а то…
- А то не ровен час сдадите меня куда и кому следует, не так ли? – с издевкой произнёс я и понял, что начинаю проигрывать. Пробкин умело-таки меня подвёл если не к шаху, то уж точно к королевской вилке с потерей какой-то важной фигуры в моём лагере убеждений.
- Согласны на ничью? - вдруг весело спросил он и засмеялся.
Признаюсь: сразу полегчало. Уже через несколько минут мы распаковали бутерброды и трескали за обе щеки, беседуя как два старых товарища, давно не видевших друг друга. Знал ли я тогда, что в этот самый момент жизнь мне дарит одного из самых потрясающих людей из мира российского творческого интеллекта, яркого и искреннего апологета многих моих последующих начинаний.
-— Даже слонам нужны львы и тигры, способные к диалогу, - любил говорить Пробкин и добавлял: если, конечно, слоны не припаркованные.
Терентий Травник. Из книги "Вверх по течению".
Сперва мы довольно-таки долго ехали молча. Казалось, незнакомец не обращал на меня никакого внимания, а просто сидел с авоськой на коленях и глядел в окно. Набитая какими-то кульками сетка явно была готова порваться, а потому подсаженный то и дело подпихивал её снизу коленом. В одном из кулей виднелись несколько конфет и гроздь зеленого винограда, что напоминало мне собранного в пионерлагерь мальчугана, которому добрая бабушка, втихую от родителей, наспех впихнула что-то вкусненькое.
На вид мужчине было за пятьдесят, да и то с большим допуском. Чаще всего о таких говорят, что он уже в двадцать состарился, а постарев, вроде как и ничего пока выглядит, даже моложаво. Вот и попробуй догадаться, сколько ему лет. А если и начинаешь догадываться, то лишь в момент разговора. Но товарищ совершенно не собирался приступать к беседе, хотя я даже поинтересовался, далеко ли он едет. Коротко ответив, что да, он тонкими, как циркуль, пальцами ухватил виноградину, потянув, оторвал её и быстро сунув в рот, проглотил не жуя. Меня это позабавило, и я, хмыкнув, предложил ему запить всё чайком, на что тот спокойно согласился.
В результате чаек сделал свое дело, и мы разговорились. Первый начал он, да ещё как начал:
- Вот вы, как я вижу, человек далеко не глупый, - произнес сеточник (именно так я его и окрестил) и тут же продолжил: вот вроде сказано, что не убий, а как это сделать, не объясняется. Скажем, если на ваших глазах ребенка вашего убивают, и тут — не убий?
Он осторожно, но пристально взглянул на меня, и я почувствовал, что даже как-то обрадовался, понимая: ничего определенного на его вопрос я ему не отвечу.
- Это вы к чему? - уточнил я.
- Да к тому, что все законы, в том числе и Божий, говоря о том, чего нельзя делать, не подсказывают, как научиться так не поступать. Понятно, что нельзя воровать, а если, к примеру, невмоготу, то как отвязаться от этого желания? Или человек пьет. Ему все кругом говорят, что это вредно для здоровья, но не объясняют, с чего начать бросать пить. Может, он и рад бросить, а с чего начать — не знает. Вы согласны?
Я как-то неуверенно пожал плечами, чем, по всей видимости, еще больше вдохновил сеточника.
- Вот и вы молчите, а всё потому, что я прав. Знали бы, так подсказали бы или, на худой конец, возразили! Не так ли?
- Возможно, - наконец-то ожил я, - но мне кажется, что есть вещи, которые надо просто принимать и поступать по указанию, не вдумываясь, вот и всё.
- Да кто бы спорил, милейший? Я ведь тоже так думаю, но иногда жизнь такие коленца выделывает с нами, что поступать, не думая, весьма затруднительно. Казалось бы, всё ясно, а делаешь всё равно иначе, по-своему. Так вот я и спрашиваю, как научиться делать так, как просят, тем более, если просящие ещё и правы. Точнее, как обуздать охватившие тебя сомнения и нежелание следовать предписанному?
Помнится, что я тогда впервые почувствовал, что такое быть прижатым к стене, да еще и с руками за спиной.
— А вы, часом, не из надзирателей? – глупо-иронично поинтересовался я у жующего, а точнее, глотающего виноград попутчика.
- Угу, - чмокнул он, - из них самых. И даже не спрашиваю, как вы об этом догадались.А вы, похоже, из несостоявшихся священнослужителей, не так ли? Или что-то около того?
- Нет. Здесь вы ошибаетесь, - неохотно произнёс я и почувствовал, что явно начинаю скучать, потому как беседа медленно, но верно повернула в сторону допроса, а мне это было совершенно ни к чему.
— Что ж, не всем зрить в корень. Кому-то и стеблями приходится утолять жажду к знаниям… — заумно завершил разговор товарищ и наконец-то убрал авоську с колен.
Возникла пауза. Почти по-детски мне захотелось, чтобы этот тип куда-то вышел, а еще лучше, вообще сошел бы с поезда. Будто догадавшись о моем желании, он встал, поднял руки над головой, сладко потянулся и действительно вышел из купе.
Еще с института мне была свойственна внутренняя самоирония, а потому, оценив тесноту помещения, я тут же представил себя в камере-одиночке и стал ждать, когда за мной придут. Авоська с виноградом выглядела теперь как подарок с далеких берегов свободы, а стук колес напоминал время отсидки, которое не собиралось ускорять ход. В голове запевался известный с юности мотивчик:
Предо мной, как икона, мама,
Всё запретная зона, мама,
А на вышке всё тот же
Недобитый чекист...
Крепко же меня сдавил пожиратель винограда, если в голову лезут подобные штуки. И тут послышались шаги, а дверь с закрепленным на ней зеркалом медленно, почти беззвучно съехала в сторону, и в щели появилось... теперь уже улыбчивое лицо блюстителя порядка.
— Что, мне на выход? — как на автомате произнёс я. – Вещи брать или оставить?
— Оставьте. Вам они больше не понадобятся, — сыграл на поражение аскет-философ, но мне это понравилось.
Почему-то показалось, что всё только начинается, и с этим типом не только вполне, но даже очень можно иметь дело. Я протянул ему руку и представился:
— Терентий.
Он тщательно вытер о футболку ладонь и, пожимая мою руку, произнёс с интонацией, полной наработанного достоинства:
— Станислав Афанасьевич Пробкин. Не женат. Двое детей. Беспартийный…
— Мне встать? – опять съёрничал я.
— Это как вам будет угодно, - не сдавался Пробкин, - а впрочем, чай не на собрании, так что пока сидите.
Почему-то мне хотелось перевести разговор на волну, что попроще, но агент сыскной службы, да еще и с фамилией Пробкин, явно был из преданных делу товарищей, а потому, что называется, гасил вполоборота. Да и вообще мне казалось: всё, что бы я ему ни ответил, он пропускал мимо ушей – типичная школа дознавателей, когда за полным равнодушием скрывается особо натасканный нюх спеца, умело вытягивающий из тебя всё, что ему нужно. Так что за всеми этими хи-да-ха стояло мастерство ищейки, отточенное десятилетиями, а это, признаться, интересно.
- Стас, - начал я по-простому, - а почему это вас сразу заинтересовало мое отношение к закону, точнее к заповедям?
- А что вас смущает, Терентий? – вопросом на вопрос ответил Афанасьич и опять полез за виноградом.
- Да собственно, ничего.
- А что тогда спрашиваете? Вы уж договаривайте, а то…
- А то не ровен час сдадите меня куда и кому следует, не так ли? – с издевкой произнёс я и понял, что начинаю проигрывать. Пробкин умело-таки меня подвёл если не к шаху, то уж точно к королевской вилке с потерей какой-то важной фигуры в моём лагере убеждений.
- Согласны на ничью? - вдруг весело спросил он и засмеялся.
Признаюсь: сразу полегчало. Уже через несколько минут мы распаковали бутерброды и трескали за обе щеки, беседуя как два старых товарища, давно не видевших друг друга. Знал ли я тогда, что в этот самый момент жизнь мне дарит одного из самых потрясающих людей из мира российского творческого интеллекта, яркого и искреннего апологета многих моих последующих начинаний.
-— Даже слонам нужны львы и тигры, способные к диалогу, - любил говорить Пробкин и добавлял: если, конечно, слоны не припаркованные.
Терентий Травник. Из книги "Вверх по течению".