Дата вступления в моем писательском билете — 30 октября 2017 года. Это был День чествования иконы Божией Матери «Избавительница», а утвержден я был в День Сретения Господнего 15 февраля 2018 года на XV съезде СПР. Кстати , на этом же съезде председателем правления организации был избран Николай Фёдорович Иванов, подлинный подвижник своего дела и настоящий мастер, я бы сказал еще, что и патриот русской литературы.
А теперь — не спеша и по порядку. Когда меня спрашивают о моем писательстве, то лично я себя и по сей день считаю не столько писателем, сколько человеком на подхвате слова, точнее, литературным волонтером. Если разобраться, то я не имею никакого прямого отношения к литературе в том смысле, что у меня в этой сфере нет специального образования, если не считать учебу в полиграфическом училище по специальности корректор. Тем не менее пишу давно, скоро уже сорок лет будет – с 1987 года. Коллеги по цеху уважают мое движение от сохи, говоря, что это располагает к доверию. Что ж, пусть будет так, ибо без этого существовать в словесности вообще невозможно. Первое, что я усвоил, так это то, что писать надо так, чтобы тебе верили, а для этого надо много чего освоить и от много чего избавиться раз и навсегда. Для публициста убедительность необходима настолько, что без неё чернила стынут и в чернильнице, и в авторучке, и на кончике пера, а теперь уже и на клавиатуре с монитором. На своем поприще я стараюсь трудиться со всей ответственностью, понимая, насколько именно сегодня нужно особое слово — такое, где нет ничего притянутого за уши, натянутого на кончик носа и вытянутого из-под прилавка. И это не означает, что писать некому, отнюдь, сегодня как раз -таки пишущих настолько много, что они с лихвой перекрывают читающих. Читатель вошел в эксклюзивное пространство, а если так пойдет и дальше, то доберется и до элитного. Это ж надо такому случиться! Парадокс нашего времени в том, что с ростом числа книг резко сократилось поголовье тех, кто их читает и кому это интересно. Если в советское время было трудно наткнуться на писателя, то сегодня то же самое можно сказать уже о читателе — имею в виду не чтеца из интернета, а человека с книгой в руках. И не надо все сваливать на электронные книги — их тоже особо не читают. Тем не менее градус интеллектуализма в обществе растет, равно как и давление со стороны рассуждающих, а потому писательское сообщество уже с трудом справляется с отведенной ему миссией – идеологией! Вот поэтому и нуждается оно в литературных волонтерах вроде меня, которые занимаются книгописанием по причине того, что иначе просто не могут —такова их природа. Если с пониманием относиться к тому, что слово изначально было не просто у Бога, но и было Им самим, то лучше в литературу вообще не лезть, потому как первыми по полной ответят за празднословие именно писатели, причем ответят за каждое словечко. А если учесть, что писатель вообще не прочь поболтать, то можно представить, сколько слов он может наговорить, считай, намотать, за всю свою творческую жизнь. Здесь не то что катушек, но и рулонов с бобинами не хватит, да и вообще ничего не хватит – пожизненно попадёт в вечность! Кстати, напомню, что литература — это тоже вид всё того же художественного творчества, но использующий в качестве материала язык, и потому именуемый также искусством слова, словесным творчеством. Как-то раз поинтересовался у мамы, кого она больше всего не любит из творческих людей, так она ответила, что писателей, потому как среди них больше всего шизофреников. Свой ответ она аргументировала тем, что, работая в суде, постоянно наблюдала, какие фортели выделывали на заседаниях гражданской коллегии именно эти люди. Они даже кодекс, говорила она, переворачивали так, что его становилось намного интереснее читать, правда, ничего от закона в нем не оставалось. В то время я активно занимался музыкой и живописью. Ей это нравилось: мол, занимайся чем угодно, но только не писательством. Мой приход в литературу она встретила настороженно, хотя и отнеслась к этому с должным вниманием и уважением. Прочитав первые несколько статей, она через какое-то время стала одним из первых моих серьезных читателей. Допускаю, что в начале ею руководил чисто судейский ценз по причине того, а не съехал ли её сын туда, откуда обычно не возвращаются, и, признаться, её удивляло то, что я продолжаю здраво мыслить и трезво рассуждать. К стихам она относилась с благодушием, считая их чем-то вроде картинок в живописи, а вот к публицистике строго, поскольку всю жизнь любила и читала именно такого рода литературу.
Скоро сказка сказывается, а потому пора двигаться к финализирующему пространству в статье, а в него с бутербродом и чашкой чая не пускают. Здесь надо вытереть о штаны руки, промокнуть губы рукавом и согнуться над клавиатурой в поисках клавиши табуляции, дабы отбить в тексте завершающий параграф…
Щёлк, и вот мы на том самом месте, откуда всякий уважающий свое дело мастер слова начинает двигаться к выходу, а это обязывает! Нужен вывод, да еще такой, чтобы вся твоя предыдущая писанина не завалилась. Так что, если писал много, то вывод делай устойчивым и полновесным, дабы твой нечитатель смог бы убедиться в правоте написанного тобою. Один мой знакомый эссеист сказал, что стучать кулаком по столу пошло от писательского сословия и быстро распространилось в массах. А что? Вполне убедительно, ибо народ абы что не крадет, а только разумное, доброе и вечное. Вот на этом, пожалуй, мы и остановимся: бац!
Терентий Травник. Из книги «В четыре руки».
А теперь — не спеша и по порядку. Когда меня спрашивают о моем писательстве, то лично я себя и по сей день считаю не столько писателем, сколько человеком на подхвате слова, точнее, литературным волонтером. Если разобраться, то я не имею никакого прямого отношения к литературе в том смысле, что у меня в этой сфере нет специального образования, если не считать учебу в полиграфическом училище по специальности корректор. Тем не менее пишу давно, скоро уже сорок лет будет – с 1987 года. Коллеги по цеху уважают мое движение от сохи, говоря, что это располагает к доверию. Что ж, пусть будет так, ибо без этого существовать в словесности вообще невозможно. Первое, что я усвоил, так это то, что писать надо так, чтобы тебе верили, а для этого надо много чего освоить и от много чего избавиться раз и навсегда. Для публициста убедительность необходима настолько, что без неё чернила стынут и в чернильнице, и в авторучке, и на кончике пера, а теперь уже и на клавиатуре с монитором. На своем поприще я стараюсь трудиться со всей ответственностью, понимая, насколько именно сегодня нужно особое слово — такое, где нет ничего притянутого за уши, натянутого на кончик носа и вытянутого из-под прилавка. И это не означает, что писать некому, отнюдь, сегодня как раз -таки пишущих настолько много, что они с лихвой перекрывают читающих. Читатель вошел в эксклюзивное пространство, а если так пойдет и дальше, то доберется и до элитного. Это ж надо такому случиться! Парадокс нашего времени в том, что с ростом числа книг резко сократилось поголовье тех, кто их читает и кому это интересно. Если в советское время было трудно наткнуться на писателя, то сегодня то же самое можно сказать уже о читателе — имею в виду не чтеца из интернета, а человека с книгой в руках. И не надо все сваливать на электронные книги — их тоже особо не читают. Тем не менее градус интеллектуализма в обществе растет, равно как и давление со стороны рассуждающих, а потому писательское сообщество уже с трудом справляется с отведенной ему миссией – идеологией! Вот поэтому и нуждается оно в литературных волонтерах вроде меня, которые занимаются книгописанием по причине того, что иначе просто не могут —такова их природа. Если с пониманием относиться к тому, что слово изначально было не просто у Бога, но и было Им самим, то лучше в литературу вообще не лезть, потому как первыми по полной ответят за празднословие именно писатели, причем ответят за каждое словечко. А если учесть, что писатель вообще не прочь поболтать, то можно представить, сколько слов он может наговорить, считай, намотать, за всю свою творческую жизнь. Здесь не то что катушек, но и рулонов с бобинами не хватит, да и вообще ничего не хватит – пожизненно попадёт в вечность! Кстати, напомню, что литература — это тоже вид всё того же художественного творчества, но использующий в качестве материала язык, и потому именуемый также искусством слова, словесным творчеством. Как-то раз поинтересовался у мамы, кого она больше всего не любит из творческих людей, так она ответила, что писателей, потому как среди них больше всего шизофреников. Свой ответ она аргументировала тем, что, работая в суде, постоянно наблюдала, какие фортели выделывали на заседаниях гражданской коллегии именно эти люди. Они даже кодекс, говорила она, переворачивали так, что его становилось намного интереснее читать, правда, ничего от закона в нем не оставалось. В то время я активно занимался музыкой и живописью. Ей это нравилось: мол, занимайся чем угодно, но только не писательством. Мой приход в литературу она встретила настороженно, хотя и отнеслась к этому с должным вниманием и уважением. Прочитав первые несколько статей, она через какое-то время стала одним из первых моих серьезных читателей. Допускаю, что в начале ею руководил чисто судейский ценз по причине того, а не съехал ли её сын туда, откуда обычно не возвращаются, и, признаться, её удивляло то, что я продолжаю здраво мыслить и трезво рассуждать. К стихам она относилась с благодушием, считая их чем-то вроде картинок в живописи, а вот к публицистике строго, поскольку всю жизнь любила и читала именно такого рода литературу.
Скоро сказка сказывается, а потому пора двигаться к финализирующему пространству в статье, а в него с бутербродом и чашкой чая не пускают. Здесь надо вытереть о штаны руки, промокнуть губы рукавом и согнуться над клавиатурой в поисках клавиши табуляции, дабы отбить в тексте завершающий параграф…
Щёлк, и вот мы на том самом месте, откуда всякий уважающий свое дело мастер слова начинает двигаться к выходу, а это обязывает! Нужен вывод, да еще такой, чтобы вся твоя предыдущая писанина не завалилась. Так что, если писал много, то вывод делай устойчивым и полновесным, дабы твой нечитатель смог бы убедиться в правоте написанного тобою. Один мой знакомый эссеист сказал, что стучать кулаком по столу пошло от писательского сословия и быстро распространилось в массах. А что? Вполне убедительно, ибо народ абы что не крадет, а только разумное, доброе и вечное. Вот на этом, пожалуй, мы и остановимся: бац!
Терентий Травник. Из книги «В четыре руки».