Дачным днем

Сегодня у меня - событие: завершив двухтысячную статью и отправив её в журнал, я решил подарить себе день отдыха. Заварил любимый чай с бергамотом, поднялся на второй этаж, сел за письменный стол и стал перебирать стопку писем, захваченных мною из Москвы почти месяц назад. Обычно я читаю письма по средам: начинаю в полдень и отвожу на это весь оставшийся день, но сегодня - вторник, и я решил слегка опередить события. Писем было немного, а потому появилась возможность вникнуть в каждое и неспешно подготовить ответ.
Дождь прекратился, выглянуло солнышко, а из открытого окна запахло сыростью и грибами. Стояла летняя, а точнее, августовская погода: в такие дни как-то по-особенному и думается, и пишется. Давно заметил, что ничто так не способствует писательской жизни, как дача, тем более если она не какая-то там ультрасовременная, а скорее старо-советская. Признаюсь, что именно здесь, на даче, я впервые почувствовал запах настоящей тишины, отведал вкус ветра и услышал музыку раннего утра.
Когда все вокруг складывается естественно, то таким же образом, естественно и легко, пишется, слагается и рифмуется. Слова сами находят лазы и идут так быстро, что выстраиваются к тебе в очередь, а ты едва успеваешь оформлять их в мысли и провожать на лист. В такие часы я, как мне кажется, становлюсь самым настоящим писарем у собственной души. Она у меня спокойная, но требовательная и справедливая: не любит повторять и просит относиться к сказанному ею с должной ответственностью и пониманием.
Завершив статью, я обычно не сразу её перечитываю: иду, отложив написанное, прогуляться в сад. Там меня всегда ждут мои друзья: травы, кусты, деревья и, конечно же, птицы: зарянки, малиновки, синицы, трясогузки, жаворонки, а иногда и дятлы. В моем саду три скворечника и несколько сделанных ещё моим отцом кормушек в виде домиков или простых, с бортиками, фанерок. С некоторых пор птицы меня стали узнавать. Понимая, что вместе с неторопливым большим человеком появится вкуснотища, они, завидев меня, начинают галдеть и перелетать с ветки на ветку, ожидая, пока я насыплю для них полную кормушку зерна.
Разложив угощение, иду, дабы не смущать пернатых, дальше – к своим любимым грядкам с лекарственными травами. Выращиваю их немного, но всё, что есть, идет в дело. Ноготки - при простуде, любисток и девясил - от ста болезней, валериана и буквица - для успокоения, спорыш воробьиный - при болезнях легких, душица - от головной боли, а еще вкуснейшие тимьян, розмарин, лаванда и шалфей, в дополнение к ним- загадочный дягиль, упоительный тархун, беспардонная, но умилительная солидага, независимый базилик, нежнейшая таволга, скромный можжевельник и, конечно же, душенька моя, Мята Иванна, точнее, сразу несколько её видов, начиная с кошачьей и заканчивая перечной и лимонной. В занятиях с травами, скажу я вам, есть немало секретов, и один из них заключается в том, что надобно научиться чувствовать и понимать, когда трава лечит. Конечно же, лечит любая лекарственная трава, но я не совсем об этом, а о том, что есть в жизни всякой врачующей травки такой период, когда она в самом прямом смысле творит чудеса. Вот тогда-то и надо её собирать: есть и пить отвар, но можно и сушить - эффект от этого не пропадает. В момент наивысшей своей силы такая травка как бы светится. Это надо один раз показать, и вы сразу поймёте, о чем я. Увидишь такую светящуюся травку – благодари, рви и ешь её. Она в этот момент и будет лекарством от того, что в тебе не так – сама найдет бяку и выгонит. Меня учила так собирать траву бабка Воль-волянка. Случается, что светится один только листик, а то и часть стебля или все соцветие, поэтому срывать надо всю травку, а съедать только ту часть, которая светится. Лучше её сразу же разжевать и проглотить: когда ко мне приезжают полечиться, то я так и советую, но сначала нахожу для человека нужную травку. Когда он подходит к такой - она светится. Это может быть любая травка, скажем ромашка, но его лекарство - только та из них, которая засветится, когда он будет рядом с нею. Летом я травы еще и сушу, а приехав в город, раздаю всем, кто ко мне обращается за помощью.
Постояв у грядок с зеленой аптекой и поговорив с травками, иду дальше – теперь уже беседовать с яблоней, сливой и вишней. Яблоньки - это очень ранимые деревца, почти как девушки-отроковицы, а потому с ними надо ласково-ласково говорить и никогда не ругаться: уж больно обидчивы они и пугливы; со сливой проще: эта ведет себя как зрелая женщина: сказано - значит, сделано, но грубить ей тоже нельзя, может надуться, и тогда из её плодов исчезнет жизненная сила и останется только лишь сахарок. Вишня – это дерзкая кокетка, потому и обращаться с нею следует поосторожней. Груша - что баба при мужике, спокойная и приветливая. Есть у меня и черешня, и абрикос, и терн, но с ними я пока мало знаком: подход, как говорится, не найден, а потому при встрече просто раскланиваемся.
Вообще-то я человек овощной, а не фруктовый. Кстати, если есть такая возможность, то всякий плод надо съедать в течение десяти минут после того, как он сорван, - вот тогда это и будет чудом. Дело в том, что в это время в нем еще продолжается течение жизненных соков, а оно и есть самое главное для здоровья и жизни каждого человека. Люблю, подойдя к грядке, посидеть и поговорить с овощами, особенно с теми, что из земли торчат лысинками своими: свёклой, морковью, луком, редькой и редиской. Картофель и чеснок - те из нелюдимых, потому и зарываются поглубже: а ну, попробуй-ка достань! Далее в группу моих избранников входят надземные овощи, и прежде всего это капустка, кабачки, тыквы, огурцы и помидоры, ну и, конечно же, зелень. Её надо есть много, она - лучший посредник между человеком и всякой едой, а потому на моем столе круглый год укропчик, петрушечка, салат, кинза, а летом еще и свекольная ботва, листы одуванчика, сныти и лебеды, есть еще полынь, подорожник, но это не для каждого.
Незаметно время прогулки подошло к концу и надо было возвращаться к письмам. Подойдя к дому, я ненадолго присел на лавку и еще раз прислушался к тому, как дивно и красиво, на много-много разных голосов, поёт свои песни тишина. В этот момент на сосну, что находилась буквально в паре метров от меня, сел дятел и несколько раз тюкнул клювом в ствол. Это был редкий (зеленый) дятел, тот, что покрупнее обычного нашего лесного модника, того, что с красным платочком на голове. Посмотрев по сторонам и, видимо, признав во мне старого приятеля, дятел спокойно продолжил свое занятие и взлетел только тогда, когда я встал и направился к дому.
Заканчивалось лето. Подходило к концу и моё, пятьдесят пятое по счёту, по-прежнему необычное и удивительное, впрочем, как и все предыдущие. Волна теплого воздуха принесла чарующий своей горечью аромат полыни, с фермы повеяло навозцем и парным молочком - что ещё для счастья нужно, как не это милое благорастворение воздухов, а потому: дивны дела Твои, Господи!

Терентiй Травнiкъ. Из книги "Блокнот для записей"
(0 пользователям это нравится)