Меня всегда привлекали старые книги, особенно их не старое, а скорее старинное сословие, которое, помимо изношенного внешнего вида, обладало некоей многовековой авторитетностью, заметной каждому, кто хотя бы раз в жизни, набравшись известной смелости, решался на соприкосновение с миром тайного благознания. Те, кому хоть раз довелось держать в руках старинную книгу, думаю, хорошо понимают, что я имею в виду. Не знаю точно, откуда они появились и как сохранились, но доподлинно свидетельствую, что в нашем доме такие книги были: печатные и даже рукописные. Будучи ребенком, я мог часами рассматривать фантастические гравюры, мирно почивающие на пожелтевших от нападок времени страницах. Особо моё внимание привлекала старая книга сказок братьев Гримм: толстая, с выцветшими, стертыми с угла страницами и по-прежнему, как сейчас бы сказали, достойно звучащими удивительными иллюстрациями. Детство детством, однако более основательное знакомство с книжной стариной у меня произошло в начале девяностых, когда я принимал участие в восстановлении храма Казанской иконы Божией матери в усадьбе Узкое в Москве. В начале пятидесятых в эту церковь перевезла часть своих фондов Фундаментальная библиотека по общественным наукам АН СССР (ныне Институт научной информации по общественным наукам РАН). В основном это были издания, не пользующиеся спросом, дубликаты (так называемые седьмые экземпляры), отечественные и зарубежные периодические издания на иностранных языках - как поступавшие в СССР легальными путями, так и вывезенные из Германии после Второй мировой войны. Последние, как вы могли догадаться, меня интересовали больше всего. Помню, как захватывало у меня дух, когда я, оставшись один на один с несметными сокровищами хранилища, доставал тяжеленную книженцию и внимательно рассматривал богато иллюстрированные, отпечатанные готическим шрифтом страницы. Надо заметить, что именно этот период моего душевного постромантизма во многом и сподвигнул меня к написанию первых глав "Гугушатии" ни в каком-то, а именно в сказочном исполнении, несмотря на то, что сама идея разрабатывалась мною в большей степени как научно-философская, историческая, нравственно-психологическая, но никак не художественная. В то время я уже был обладателем книги Клаудервильда, а моими друзьями был сделан ряд переводов избранных её глав, которые и послужили к составлению "Санцириума", так называемого Календаря чудес. Последовавшая почти десять лет спустя встреча с шотландцем Мак Брютом, во многом для меня знаковая, окончательно утвердила во мне решение к изложению обретенных знаний именно в детской, сказочной и во многом наивной форме. Для тех, кто пока не знает, напомню, что географически Гугушатия была определена мною благодаря письму, вложенному в тайник на Пятницкой, в котором, собственно, мною и была обнаружена непосредственно сама книга Клаудервильда (Klaudervilde Long Book). В одном из стихотворений тех лет, позже изданном, но в новой редакции 2009 года, я достаточно подробно описываю, как это произошло:
Давным-давно – не помню, право,
Уж сколько вёсен прожито –
Совсем не детскою забавой
Ко мне явилось волшебство.
В Замоскворечье, в старом доме,
В отштукатуренной стене
Нашёл я книгу в плётном хроме
И в сером спёкшемся холсте.
Ребячеств старая привычка –
В дом, что на выселке, залезть
И там, костяшечной отмычкой,
Отстукивать глухую весть.
За дранкой, рядом с изразцами,
Просевшей, с трещиной печи,
Я обнаружил слабый камень
И сдвинул вправо кирпичи.
Пахнуло сыростью и темью…
И мне, накатною волной,
Навстречу вышло безвременье,
Маня неясной пустотой…
И вот уже из узкой щели,
Распутав марли пыльный бант,
Я принимал, как из купели,
В веках уснувший фолиант,
Не ведая в тот час случайный,
Что в подстраничной глубине
Легенды желудиной тайны
Передавались в руки мне…
Продолжение истории до сих пор не опубликовано, несмотря на выход в свет книги "Золото фиолетовых чернил", по сути предтечи большой книги о Гугушатии. По странным для меня обстоятельствам публикация карт с тропами тоакритов и малеартуров, подробных рецептов снадобий и гливенов, а также карта кладов, обговоренная с издательством «Карпов Е.В.» сорвалась, а намеченный контракт с «Академкнигой» отложился мною из-за банальной нехватки средств. Перспектива издания рукописей акорнитов была перенесена на пару лет вперед, но уже не в России, а во Франции:
Раскрыв словарь на середине,
Как хлеб, зажав его в руках,
Вдыхал я запах книжной пыли,
С соленым вкусом на губах.
Дымком он вился с переплета,
Клубился пудрой вековой
И был подкрашен редким цветом –
Библиотечной желтизной.
Держал в руках я, как младенца,
Бесценный этот фолиант,
И всем богатством слов наследства
Блистал бумажный Голиаф.
Тем не менее, любезный моему сердцу читатель, не стоит унывать, потому как известно, что всякому, кто проявляет известную устремленность и честность в выбранном им деле, благоволят сами Небеса, но при условии, что дело не идет вразрез с Божьим замыслом о самом радетеле. Со мной, позволю себе признаться, такое было, и не раз, когда, казалось бы потеряв всякую надежду, я совершенно чудесным образом обнаруживал ключи от тайной, почти незаметной дверцы в собственном сердце, где, встретив меня на пороге благорасположения, сама любовь давала мне все необходимые наставления по осуществлению задуманного. Это было замечательно, поскольку именно любовь наилучшим образом способна мягко обезоруживать наше с вами эго, давая каждому возможность прикоснуться к подлинному существованию его же собственной души. Мы обязательно, друг мой, вернемся, и не раз, к этой всепроникновенной теме, а пока поговорим о книгах, ибо ничто не делает таким прекрасным наше бренное существование на земле, как удивительная возможность соприкасаться со словом, и книга, как не что иное, потворствует подобным желаниям. Увы, но не все так однозначно на путях эволюции сознания, и эпоха всеобщей грамотности приводит к ускоренному вырождению книги как изначальной хранительницы высшего знания, что вполне объяснимо. Когда-то книга была малодоступным удовольствием, позволить которое могли себе лишь избранные люди, в основном богатые, умные и, конечно же, образованные. Таких людей было крайне мало, а потому книги были на вес золота в прямом смысле, являясь источником не абы чего, но особых знаний для посвященных. Постепенно книжное тайнознание заменила обыденная болтливость, которая проникла в переплёт, книга упала в цене благодаря развитию печатного массового искусства и тем самым перестала иметь свою силу и должный авторитет, а потом разве что старинные образцы хоть как-то, но удерживали былой status quo бумажно-словесного могущества.
В заключение позволю себе процитировать несколько фрагментов из своего «Блокнота для записей», изданного не так давно и, как мне кажется, весьма неплохо дополняющего ныне излагаемою мною тему:
«Когда-то в детстве мне в руки попала одна очень забавная книженция. В то время, будучи ребенком, я отдыхал на даче у друга своего отца. Как-то раз, роясь на чердаке, я наткнулся на связку книг и, развязав её, стал изучать содержимое. Одна из книг, та, что была с ятями и пожелтевшими страницами, привлекла мое внимание прежде других. Ни обложки, ни титульного листа у неё уже не было, а потому имя автора и название книги так и остались для меня неизвестными. И старинная эта книга стала в моих играх волшебной: детской фантазии вполне хватало, чтобы с помощью этого фолианта не только оживлять все предметы в доме, но и зажигать звезды по ночам. Однажды, сам не знаю почему, я вдруг решил познакомиться с её содержанием. Устроившись на крыльце, я открыл первую попавшуюся страницу и начал читать. Помню, что в ней рассказывалось о растениях, но только не так, как оно обычно бывает в учебниках ботаники или травниках, а как-то по-особенному, словно все эти деревья и травы, будучи живыми существами, стремились общаться с людьми. Я узнал, что ель запоминает всякого, кто дотрагивается до неё, а дуб не терпит врунов и способен вселять в них ужас. Запомнил, что в крапиве живут анкерузы – существа, меняющие состав крови путем добавления в неё серебра, и многое другое... Книгу мне удалось выпросить, и я привез ее домой, поставил на полку и вспомнил о ней нескоро, когда уже поступил в институт. <…>
В жизни каждого из нас случаются такие моменты, при правильном отношении к которым есть шанс понять в случившемся много больше, чем ожидалось. Так, один мой приятель, разобрав во втором классе театральный бинокль, стал позже известным астрономом; одноклассница, выращивая зимой на окне овёс, доросла до заместителя одно из отделений Гринписа, а наш общий с нею приятель, уехав в Германию, стал одним из инициаторов Партии зелёных. Я же, следуя логике, дослужился до травника с большой буквы «Т».
До сих пор я храню медный пятак времен Екатерины, найденный мною на склоне, ведущем к Москве-реке, недалеко от дома, где я жил. Уже тогда эта находка зародила во мне любовь к истории и археологии, и только одному Богу известно, к чему это может ещё привести…».
Терентий Травник. Из книги "Временное и постоянное"
Давным-давно – не помню, право,
Уж сколько вёсен прожито –
Совсем не детскою забавой
Ко мне явилось волшебство.
В Замоскворечье, в старом доме,
В отштукатуренной стене
Нашёл я книгу в плётном хроме
И в сером спёкшемся холсте.
Ребячеств старая привычка –
В дом, что на выселке, залезть
И там, костяшечной отмычкой,
Отстукивать глухую весть.
За дранкой, рядом с изразцами,
Просевшей, с трещиной печи,
Я обнаружил слабый камень
И сдвинул вправо кирпичи.
Пахнуло сыростью и темью…
И мне, накатною волной,
Навстречу вышло безвременье,
Маня неясной пустотой…
И вот уже из узкой щели,
Распутав марли пыльный бант,
Я принимал, как из купели,
В веках уснувший фолиант,
Не ведая в тот час случайный,
Что в подстраничной глубине
Легенды желудиной тайны
Передавались в руки мне…
Продолжение истории до сих пор не опубликовано, несмотря на выход в свет книги "Золото фиолетовых чернил", по сути предтечи большой книги о Гугушатии. По странным для меня обстоятельствам публикация карт с тропами тоакритов и малеартуров, подробных рецептов снадобий и гливенов, а также карта кладов, обговоренная с издательством «Карпов Е.В.» сорвалась, а намеченный контракт с «Академкнигой» отложился мною из-за банальной нехватки средств. Перспектива издания рукописей акорнитов была перенесена на пару лет вперед, но уже не в России, а во Франции:
Раскрыв словарь на середине,
Как хлеб, зажав его в руках,
Вдыхал я запах книжной пыли,
С соленым вкусом на губах.
Дымком он вился с переплета,
Клубился пудрой вековой
И был подкрашен редким цветом –
Библиотечной желтизной.
Держал в руках я, как младенца,
Бесценный этот фолиант,
И всем богатством слов наследства
Блистал бумажный Голиаф.
Тем не менее, любезный моему сердцу читатель, не стоит унывать, потому как известно, что всякому, кто проявляет известную устремленность и честность в выбранном им деле, благоволят сами Небеса, но при условии, что дело не идет вразрез с Божьим замыслом о самом радетеле. Со мной, позволю себе признаться, такое было, и не раз, когда, казалось бы потеряв всякую надежду, я совершенно чудесным образом обнаруживал ключи от тайной, почти незаметной дверцы в собственном сердце, где, встретив меня на пороге благорасположения, сама любовь давала мне все необходимые наставления по осуществлению задуманного. Это было замечательно, поскольку именно любовь наилучшим образом способна мягко обезоруживать наше с вами эго, давая каждому возможность прикоснуться к подлинному существованию его же собственной души. Мы обязательно, друг мой, вернемся, и не раз, к этой всепроникновенной теме, а пока поговорим о книгах, ибо ничто не делает таким прекрасным наше бренное существование на земле, как удивительная возможность соприкасаться со словом, и книга, как не что иное, потворствует подобным желаниям. Увы, но не все так однозначно на путях эволюции сознания, и эпоха всеобщей грамотности приводит к ускоренному вырождению книги как изначальной хранительницы высшего знания, что вполне объяснимо. Когда-то книга была малодоступным удовольствием, позволить которое могли себе лишь избранные люди, в основном богатые, умные и, конечно же, образованные. Таких людей было крайне мало, а потому книги были на вес золота в прямом смысле, являясь источником не абы чего, но особых знаний для посвященных. Постепенно книжное тайнознание заменила обыденная болтливость, которая проникла в переплёт, книга упала в цене благодаря развитию печатного массового искусства и тем самым перестала иметь свою силу и должный авторитет, а потом разве что старинные образцы хоть как-то, но удерживали былой status quo бумажно-словесного могущества.
В заключение позволю себе процитировать несколько фрагментов из своего «Блокнота для записей», изданного не так давно и, как мне кажется, весьма неплохо дополняющего ныне излагаемою мною тему:
«Когда-то в детстве мне в руки попала одна очень забавная книженция. В то время, будучи ребенком, я отдыхал на даче у друга своего отца. Как-то раз, роясь на чердаке, я наткнулся на связку книг и, развязав её, стал изучать содержимое. Одна из книг, та, что была с ятями и пожелтевшими страницами, привлекла мое внимание прежде других. Ни обложки, ни титульного листа у неё уже не было, а потому имя автора и название книги так и остались для меня неизвестными. И старинная эта книга стала в моих играх волшебной: детской фантазии вполне хватало, чтобы с помощью этого фолианта не только оживлять все предметы в доме, но и зажигать звезды по ночам. Однажды, сам не знаю почему, я вдруг решил познакомиться с её содержанием. Устроившись на крыльце, я открыл первую попавшуюся страницу и начал читать. Помню, что в ней рассказывалось о растениях, но только не так, как оно обычно бывает в учебниках ботаники или травниках, а как-то по-особенному, словно все эти деревья и травы, будучи живыми существами, стремились общаться с людьми. Я узнал, что ель запоминает всякого, кто дотрагивается до неё, а дуб не терпит врунов и способен вселять в них ужас. Запомнил, что в крапиве живут анкерузы – существа, меняющие состав крови путем добавления в неё серебра, и многое другое... Книгу мне удалось выпросить, и я привез ее домой, поставил на полку и вспомнил о ней нескоро, когда уже поступил в институт. <…>
В жизни каждого из нас случаются такие моменты, при правильном отношении к которым есть шанс понять в случившемся много больше, чем ожидалось. Так, один мой приятель, разобрав во втором классе театральный бинокль, стал позже известным астрономом; одноклассница, выращивая зимой на окне овёс, доросла до заместителя одно из отделений Гринписа, а наш общий с нею приятель, уехав в Германию, стал одним из инициаторов Партии зелёных. Я же, следуя логике, дослужился до травника с большой буквы «Т».
До сих пор я храню медный пятак времен Екатерины, найденный мною на склоне, ведущем к Москве-реке, недалеко от дома, где я жил. Уже тогда эта находка зародила во мне любовь к истории и археологии, и только одному Богу известно, к чему это может ещё привести…».
Терентий Травник. Из книги "Временное и постоянное"