Иногда мне немного грустно, что у меня больше не будет возможности посвятить себя науке, причем с самого начала – с обучения. Большие дела начинаются с юности, когда интеллект только формируется. Несмотря на то, что я учился в техническом вузе, я стал гуманитарием и не жалею, но до сих пор меня притягивает наука, а более всего квантовая физика. В детстве я мечтал и видел себя ученым, занимающимся изучением космоса, и если бы мой мозг был бы способен на сегодняшний день мыслить так, как он умел это делать лет тридцать назад, то я бы не раздумывая отдал все оставшееся время жизни изучению сингулярности. Прежде всего я бы дерзнул, и набравшись смелости, научился задавать самому себе непредсказуемые вопросы и также непредсказуемо отвечать на них. Не исключено, что я был бы смешон и изрекал бы глупости, но вполне возможно, что когда-нибудь таким образом я дошел бы и до чего-то значительного. Науке, точнее настоящей науке, смелость просто необходима. А когда этим заниматься, как не в юном возрасте, пока существующий строй догматических штампов окончательно не перепрограммировал мозг, навсегда закрыв для него и для вас возможность к гениальным идеям. Если все знают, что дважды два – четыре, и вдруг находится тот, кто этого не знает и берется с энтузиазмом за расчеты, то он в шаге от гениального открытия. Обычно гении, по совершенно непонятным причинам, не в курсе, что велосипед существует, а потому, изобретая его, побочно совершают перевороты в научной мысли, отмечаемые в дальнейшем Нобелевской премией. Наука – гипердинамичная структура, а потому изобретение велосипеда в каком-то смысле вещь полезная и никто этого не отменял.
И все-таки, это невозможно, как интересно – заставить свой мозг заглянуть в бесконечно малое или безгранично большое пространство, причем не столько математически, сколь философски.
Когда мне исполнилось тридцать два года, отдыхая на даче я познакомился с молодым пареньком, Тимофеем Шевгуновым. С тех пор у меня появился удивительный приятель, своим наисмелейшим интеллектом отчасти реализующий мою несостоявшуюся мечту из области умозрительной науки. Больше всего меня поражала его способность знать и отвечать на вопросы. Казалось, этот пятнадцатилетний юноша знает почти все. Все мои догадки и гипотезы, даже на первый взгляд абсурдные, у него находили продолжение, причем далеко нетривиальное. Вы даже не представляете, насколько приятно иметь дело с интеллектом, во много раз превосходящим твой. Знания высыпались на меня, как из рога изобилия, в тот момент представляющего из себя Тимошку. За время наших нередких встреч и бесед, он впервые познакомил меня с солипсизмом - философской теорий, утверждающей, что ничего нельзя доказать, за исключением существования чьего-либо разума.

Не один вечер мы, в кругу общих знакомых, провели в рассуждениях на эту тему. Разговоры были настолько содержательными, что кто-то из присутствующих не замедлил записать наш «круглый стол» на диктофон (записи сохранились). Беседовали мы и о феноменализме и презентизме – вечно настоящем положении времени. Тимофей впервые поведал мне о теории струн и принес почитать работу Стивена Габсера, наиболее увлекательную и простую, на его взгляд, книгу на эту тему, в которой я без его помощи никогда бы не разобрался. Помимо прочего он достаточно неплохо был осведомлен в медицине и истории, химии и биологии, но более всякого в ботанике, занимаясь на даче любительской селекцией растений.
Сегодня Тимофей Яковлевич Шевгунов – кандидат технических наук, он работает доцентом в Московской авиационном институте и Высшей школе экономики , написал более сотни разных научных труды и сейчас исследует методы анализа сложных временных рядов, встречающихся как в технических, так и в экономических задачах. Общение наше продолжается и сегодня: Тимофей, со всегда свойственным ему интересом, следит за всем, что выходит из-под моего пера, а я нет-нет, да и заглядываю в его научные труды. Откровенно говоря, разбираюсь далеко не во всем. И даже мои знания радиоинженера не помогают, но дело совсем не в этом, а в другом. В свое время, встретившись с Тимошей, я увидел и узнал в нем себя юного, такого же мечтателя и фантазера, искренне верящего в силу разума и торжество науки во имя блага всего человечества. Мой путь оказался иным и мне было важно, а что будет с ним – с этим удивительным интеллектуальным романтиком, появившимся на ниве жизни во времена, а это была середина 90-х, когда материальный практицизм и власть «чистогана» стирали с поверхности государства все, что не попадало под их жестокие стандарты. Помню, как тогда, с интересом слушая его увлеченные рассказы о селекции кабачков(!), мне так хотелось, чтобы в этом мальчишке не угас, но нашел свое продолжение огонек дерзкой и одновременно романтичной мечтательности тимуровцев и бойскаутов. Что-то мне подсказывало, что так всё и будет, что Тимофей непременно справиться и совладеет с искушениями нелицеприятного для всякого гения социально незрелого бытия. Похоже, что я не ошибся.

Терентiй Травнiкъ. Из книги "Блокнот для записей".