Безукоризненность есть первый и самый лютый враг в искусстве.
Для того, чтобы у художника что-то действительно получилось, ему не стоит бояться некоторой небрежности, более того, даже ошибки в создаваемом им произведении искусства, заметной только ему или мастерам - этим создается благоприятный фон для восприятия основной массе зрителей. При этом важно не заиграться, не записаться, не замусолить создаваемое... и что-то малое, но не соблюсти, а то и нарушить: не изменяя суммы, взять и переставить местами слагаемые. Когда-то Борис Пастернак написал:
Во всём мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.
До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины...
Как и до создания этих строк, так и по сей день это желание для художника остается неосуществимым - оно и слава Богу, ибо недочеты и вольности в искусстве создают в нем тот, крайне необходимый, привкус живой импровизации, без которого музыка остается ватной, картина - запыленной, а стихотворение вчерашним да к тому же остывшим - одним словом, невкусным. А произведения должны быть вкусными, и потому без вольностей не обойтись. Я бы сравнил их действие с ветром в волосах, который запросто нарушая укладку, делает в конце концов прическу естественной, а её хозяина обворожительным.
Для создающего достаточно ощущения, что он сделал все, что мог сделать, и если даже при этом кто-то найдет в созданном им шероховатости, то это лишний раз подчеркнет, что сделал он ещё и хорошо, и никакого парадокса в этом нет, а в этом и есть смысл акта творения. Шедевр только тогда шедевр, если он не завершен и финальная точка рассыпается на многоточие, строка уходит за поворот, а идея - за линию горизонта, что нередко воспринимается, как неточность. Что касается критерия верности, то здесь он один: созданное звучит и смотрится только в том случае, если сквозь парфюмерные компоненты временных наработок искусства, безапелляционный набор канонических стандартов и правил, непререкаемых классических приемов на суд зрителя, слушателя или читателя все-таки пробился естественный запах тела...
Каким бы замечательным ни был безупречный стиль, но место ему, увы, в Палате мер и весов, но не в жизни. Эталонизация в сознании мастера сродни желанию остановить прекрасное мгновение. Хорошо, но что дальше?В искусстве, как и в любви, надо суметь быть и оставаться естественным... Не следовать путем пианиста, играющего в белом фраке на белом рояле белую музыку, помня, что и среди фортепианных клавиш есть черные, есть полутона, использование которых создает некое ощущение ошибки, но это только на первый взгляд, по-существу просто меняется тональность, а значит, и диапазон создаваемого.
Гений ходит в мятом костюме. Наглаженность, причесанность и прилизанность - атрибуты посредственности.
Терентiй Травнiкъ. Из книги "Нomopolysemos"
Для того, чтобы у художника что-то действительно получилось, ему не стоит бояться некоторой небрежности, более того, даже ошибки в создаваемом им произведении искусства, заметной только ему или мастерам - этим создается благоприятный фон для восприятия основной массе зрителей. При этом важно не заиграться, не записаться, не замусолить создаваемое... и что-то малое, но не соблюсти, а то и нарушить: не изменяя суммы, взять и переставить местами слагаемые. Когда-то Борис Пастернак написал:
Во всём мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.
До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины...
Как и до создания этих строк, так и по сей день это желание для художника остается неосуществимым - оно и слава Богу, ибо недочеты и вольности в искусстве создают в нем тот, крайне необходимый, привкус живой импровизации, без которого музыка остается ватной, картина - запыленной, а стихотворение вчерашним да к тому же остывшим - одним словом, невкусным. А произведения должны быть вкусными, и потому без вольностей не обойтись. Я бы сравнил их действие с ветром в волосах, который запросто нарушая укладку, делает в конце концов прическу естественной, а её хозяина обворожительным.
Для создающего достаточно ощущения, что он сделал все, что мог сделать, и если даже при этом кто-то найдет в созданном им шероховатости, то это лишний раз подчеркнет, что сделал он ещё и хорошо, и никакого парадокса в этом нет, а в этом и есть смысл акта творения. Шедевр только тогда шедевр, если он не завершен и финальная точка рассыпается на многоточие, строка уходит за поворот, а идея - за линию горизонта, что нередко воспринимается, как неточность. Что касается критерия верности, то здесь он один: созданное звучит и смотрится только в том случае, если сквозь парфюмерные компоненты временных наработок искусства, безапелляционный набор канонических стандартов и правил, непререкаемых классических приемов на суд зрителя, слушателя или читателя все-таки пробился естественный запах тела...
Каким бы замечательным ни был безупречный стиль, но место ему, увы, в Палате мер и весов, но не в жизни. Эталонизация в сознании мастера сродни желанию остановить прекрасное мгновение. Хорошо, но что дальше?В искусстве, как и в любви, надо суметь быть и оставаться естественным... Не следовать путем пианиста, играющего в белом фраке на белом рояле белую музыку, помня, что и среди фортепианных клавиш есть черные, есть полутона, использование которых создает некое ощущение ошибки, но это только на первый взгляд, по-существу просто меняется тональность, а значит, и диапазон создаваемого.
Гений ходит в мятом костюме. Наглаженность, причесанность и прилизанность - атрибуты посредственности.
Терентiй Травнiкъ. Из книги "Нomopolysemos"