Елена: Меня радует, Терентий, что наши с вами отношения за годы совместной работы смело могу назвать гармоничными, хотя, насколько я знаю, так бывает далеко не всегда...

Терентий: Да, отношения с редактором часто бывают непростыми и даже конфликтными, тем более, с редактором литературным. Порой они намного сложнее, чем у мужа с женой. Здесь идет столкновение вкусов и чутья, компетентности и образованности, а если учесть, что каждый— не ангел, то оба нашпигованы самостью и гордыней по уши... И потому прийти к согласию бывает очень сложно. Среди авторов есть просто недостаточно грамотные, но при этом они постоянно что-то доказывают и доказывают. С одной стороны — это их право, с другой — существует еще и читательская аудитория, до которой текст стоит донести в лучшем виде. Всю эту кухню мне в свое время преподнесла моя учительница по русскому языку и литературе, Лариса Васильевна Чернышева, а позже она же — и мой друг, а еще позже — мой первый литературный редактор. Первый потому, что решила по-настоящему бороться за мой талант. Так вот, она всегда старалась донести до меня две вещи. Первая была такова: если я настаивал на своем, то она говорила: "Делай, как считаешь нужным, но в конце концов тебе с этим жить". Признаюсь: это отрезвляло. А еще, когда я совсем ничего не понимал, она говорила: "Хорошо, пусть будет так, только не упоминай моего имени в редакционной коллегии". Это отрезвляло не меньше. Вот так и гранила меня Лариса Васильевна с десяток лет для большой литературы. Однажды она призналась мне, что выполнила свою работу достойно. И тогда я поинтересовался:
— Что все -таки заставляло вас часами просиживать вместе со мной над рукописями?
Ответ был прост:
— Ты терпеливый и покладистый, а это значит, что готов был учиться и научился.
— А если бы я все время спорил, тогда как?
— Послала бы на хер! — ответила госпожа литературная редакторша, и мы оба рассмеялись... Видимо, то была общая неловкость от сказанного и услышанного одновременно.

Елена: Начало нашего с вами сотрудничества тоже было не совсем простым... Подозреваю, что укатала вас своими вопросами, и, как понимаю я теперь, излишней осторожностью. Это осложнялось еще и тем, что общение наше было возможно только в режиме онлайн. А я всё опасалась, что в желании довести до совершенства очередную вашу фразу, вдруг исказила содержание, а то сломала вашу мысль. Ведь это было начало моей редакторской деятельности, и при работе с вашими текстами мне просто не хватало знаний для того, чтобы понять некоторые моменты содержания. Но вы были удивительно терпеливы...
Но бывает и по-другому. Я не знаю, как это называется в кругу редакторов, когда автор слишком ерепенится, но я полагаю, что это - излишняя привязанность к своему тексту и недопонимание того, что задача литературного редактора — донести до читателя замысел и текст автора в лучшем виде. А он уверен, что менять ничего не нужно. Я это называю излишней привязанностью к своему тексту. То есть уверенностью в том, что в нем не надо ничего менять. Слава Богу, Терентий, это — не про вас.

Терентий: Думаю, что авторское артачество объясняется тем, что всякий автор выкладывается до конца. Если не до конца, то это уже не имеет отношения к творчеству, а является развлечением или хобби, и это быстро заканчивается. В искусстве, если ты не на своем месте, долго не протянешь. Скорее всего ты станешь заполнять им паузы между другими делами. Но искусство этого не терпит, потому как такое никому не нужно: эдакая вечная этюдность, репетиция, проба, наброски. Это как у Толстого, но по-другому вопросу: «Всё устраиваетесь, - спрашивал он, - а жить-то когда начнете?» Если автор работает с самоотдачей, то он делает всё, что от него зависит. Да, возможно, что он не может сделать лучше, а потому и не принимает критику. Ко всему есть еще и такие, кто в момент рабочего диспута начинает смешивать замечания по тексту со своими собственными настроениями, в конце концов забывая о самом тексте. А это уже переход на личности. Видимо, мне повезло хотя бы в том, что у меня всегда на первом месте стоял результат, а не имя того, кому он приписан. Еще в школе я с легкостью убирал свое имя под стихами или рисунками в стенгазете. В институте легко раздавал свои идеи, не требуя ссылки на авторство. Помню, как на экзамене по истории с легкостью сочинил цитаты и приписал их Цицерону — просто нужно было чем-то убедительным украсить ответ. Преподаватель восхитился сказанным, правда, сказал, что ни разу ничего подобного не слышал, но все равно поставил зачет. Я не жалел, что так легко отдал интеллектуальный багаж великому мыслителю, имеющему и без меня таковой сполна. И поскольку это было сказано, но не закреплено
на бумаге, то пару мыслей я позже все-таки вернул себе, когда работал над книгой "Лучина".
У меня есть немало знакомых, которые борются за каждое слово, точнее, за свое абсолютное авторство, не желая никому его не отдавать. Я их понимаю, но я проще. В интернете бывает, что мои работы подписывают другими именами. Но это интернет, такое сейчас время. Впрочем, думаю, что вообще приходят времена общих мыслей и общих идей без особого отношения к тому, кто их родил. В конце концов всё — от Бога, и это надо понимать. Для меня главное, чтобы это было хорошо, а если так, то неважно, кто это сделал: я или кто-то со мной, а то и я с кем-то. Единственное, что препятствует подобному, так это ответственность, и потому я стал подписывать всё, что мною создано. Заметил, если авторы боятся ответственности за написанное по тем или иным причинам, то бывает, что подписи не ставят, хотя некоторые прикрываются своей скромностью. Но если оно так, зачем тогда вообще всё это рассылать? Напиши и положи в стол: когда-нибудь оно обнаружится, делов-то! Видимо, это — вечная борьба между скромностью и тщеславием на пути к зрелости. По мне же так: написал – отвечай! А значит, подписывайся. Не можешь, тогда хотя бы не мухлюй в рассуждениях с кем-то. Так и скажи: смущаюсь, боюсь, но мнение читающих хотел бы всё равно знать! Увы, но это опять может сказать только более или менее зрелый человек.

Елена: Я очень благодарна вам за то, что наше с вами многолетнее сотрудничество неизменно происходило в режиме взаимопонимания. Ваши глубокие и своеобразные тексты редактировать непросто. Но, работая с вами, я росла, приобретала навыки и постигала суть важных истин. И это было на пользу и вам, и мне. И знаете, когда меня кто-то из друзей благодарил за редактирование их текстов, то я мысленно или вслух (в зависимости от обстоятельств) произносила: кто редактировал Травника, тот отредактирует всё!
Уверена, при наличии всяческих сложностей автору и редактору надо стремиться к плавному течению... А что касается всякого упрямого автора, все-таки ему стоит понимать, что текст непременно надо проверять взглядом со стороны. Таковым является и взгляд редактора. Плюс его грамотность в области стилистики. Недаром русские классики собирались и читали друг другу свои творения, прежде чем запустить их в печать.

Терентий: Это совершенно верно! Вообще-то, если говорить о поэзии, то всякое стихотворение я читаю четыре раза, чтобы оно приоткрылось. Первый раз – глазами про себя, второй – просто вслух, третий – вслух и так, словно бы я выступаю на сцене, а потому всегда стоя и, наконец, спокойно, как бы читая его самому себе. Если делать так, то можно уловить не только огрехи написанного, но и красоту, прикоснуться к тому, что действительно хотел сказать.

Елена: Теперь я поняла, почему редактирование ваших стихов не доставляет особого труда: ошибки в них — редкое явление.

Терентий: Что касается вообще чтения вслух, то я просто люблю что-то кому-нибудь читать. И есть еще одно маленькое свойство, о котором вы знаете: когда я выступаю или беседую с аудиторией, то со стороны моё ораторское искусство воспринимаются слушателями как почти безупречное... Правда, нередко я сам, прослушав аудиозапись, все-таки нахожу огрехи. Но читать и говорить надо, и я это делать люблю.

Елена: В том-то и весь секрет ваших прочтений — в любви... А что касается вашей прозы, то в настоящее время редактирую её смело и не обременяю вас множеством вопросов, хотя они порой и возникают. Предполагаю, все-таки вы хотя бы время от времени просматриваете редактируемое. И эта смелость и свобода, подаренные мне вами, — результат того, что поначалу вы всегда терпеливо объясняли мне смысл непонятого мною, не забывая благодарить меня за чуткость к слову. И я обретала знания, которые были необходимы при редактировании именно ваших текстов. Вы, Терентий, по сути вырастили себе редактора...

Терентий: Не просто редактора, а редактора-философа, редактора-аналитика, и это особый статус, Лена. Вами выпущен в свет не один десяток моих книг. И все они имеют, по мнению читателей, хорошую репутацию. Вы помогли моему журналистскому, во многом репортерскому, а то и кафедральному языку обрести оттенок литературности. С вашей подачи тексты зазвучали мягче и читабельнее, а это очень важно. Прозу я пишу всегда быстро, пытаясь схватить и изложить суть. Перечитывать и оттачивать свои тексты, скажу честно, мне сложно, хотя время от времени всё -таки это делаю. Тем не менее тот факт, что за моим текстом-сырцом стоит опытный молотильщик, сподобляет меня двигаться дальше. Литературный редактор — это не только писательский авангард, но и во многом его арьергард.

Елена: Не знаю, представляете ли вы, насколько я вам благодарна за такое признание... Вы подарили мне очень высокий статус.

Терентий: Не подарил, а сказал о том, что принадлежит вам по праву изначально. Стоит вспомнить и о том, что вы редактируете еще и записи моих выступлений, а это совсем непросто. Многие с удовольствием слушают именно мои лекции и беседы, и в живых встречах я достаточно волен в подаче материала, допуская не то чтобы слова-паразиты, а скорее слова-паузы, типа «вот» или «ага». Есть ораторы, которые у меня вызывают просто восхищение, что называется, готов слушать их и слушать. Это подлинные мастера! И дело не в красоте голоса, хотя это тоже желательно, а в умении превращать собственную речь в текучую речь-реченьку с правильными интонациями, паузами и акцентами. Так очень мало даже на ТВ или на радио, но они есть.

Елена: Не могли бы вы назвать хотя бы несколько имен?

Терентий: Первый — это безусловно патриарх Кирилл со своим проповедями. Еще во времена, когда он был митрополитом, заслушивался его манерой изложения материала. Это - от Бога! Ибо от избытка сердца и глаголют наши с вами уста. Далее — это мой любимый академик Дмитрий Лихачев, безусловно, Николай Дроздов, футуролог Сергей Переслегин, иерей Константин Корепанов, историк-философ Андрей Фурсов и даже Борис Гребенщиков... Это не просто очень умные люди, но и превосходные ораторы…

Елена: Когда я слушаю ваши аудиозаписи, у меня сразу исчезает досужая редакторская цепкость. Я слушаю, не оценивая, а просто наслаждаюсь. Ваше прочтение чего угодно слушается великолепно, как и ваша речь. Правильная интонация, красивый тембр голоса и грамотное произношение всё ставят на свои места. А текст письменный выстраивается по иным правилам... И произнесенное вами воспринимается как более яркое и совершенное по сравнению с тем, что записывается с голоса. Вот тогда и нужно исправлять, чтобы написанное воспринималось легко. Иногда мне кажется, что, редактируя ваши тексты, я делаю перевод с устной речи на письменную. Собственно, отчасти так оно и есть. Но когда слушаю что-либо в вашем прочтении - ошибок не замечаю. Никогда.

Терентий: Но ошибки есть, они обязаны быть, просто с совершенствованием мастерства совершенствуются и ошибки, а потому их и труднее находить. Как-то раз я задал себе вопрос и сам же на него ответил. А вопрос такой: интересно, насколько часто и серьезно ошибается Бог, да и вообще ошибается ли Он? Так вот, ответ был таков: конечно, ошибается, и не реже, чем мы с вами, но это совсем другие ошибки, нам до них еще расти и расти. Я думаю, что всякий человеческий шедевр — это в какой-то степени Божия неточность или оплошность. Иначе мы были бы полностью удовлетворены созданным. Бог бывает чем-то недовольным в своем деле, а мы это воспринимаем как понимание, что есть еще куда расти! Человек и Бог творят одномоментно, и это вам подтвердит любой мастер, будь то художник, музыкант или поэт. Они оба ищут, стремятся и находят. Может, скажу сейчас совершенную несуразность, но я вполне допускаю, что иногда Господь обращается с молитвой к самому человеку: мол, постарайся, милый, ты же можешь! А почему бы и нет? Мы же, как - никак, созданы Им, причем по Его образу и подобию. Кстати, когда это доходит, то очень быстро отваливаются разного рода дурные привычки. Не только красота, но и срамота, если по-настоящему, — тоже великая сила!

Елена: Благодарю вас, Терентий, за весьма интересную беседу. И, конечно же, за ваше терпение и за высокое звание, которое вы мне присвоили. А финал просто блистательный. Теперь я знаю о том, что можно совершенствовать и ошибки... И то, что Господь, бывает, обращается к человеку с молитвой...

Терентий Травник. Из книги "Листва по дереву "