Лично для меня вера в Бога – это покой. И если мыслить пространственно, то в некоторой степени — та, самая нижняя точка в траектории движения маятника. А если мыслить социально, то это — место между церковным формотворчеством и экзальтацией человеческой личности в масштабах Вселенной. И то, и другое есть крайнее положение маятника, а потому — абсолютно неустойчивое. Первое — выхолащивает дух, второе — возводит его в ранг мятежного. Таким образом, покой есть недеяние с одновременным потенциальным движением — возможностью всецело ощущать разностороннюю наполненность, не покидая собственного места. Это удивительно, потому как является единственно приемлемой эмоциональной мерой, не приводящей к душевному восхищению, при этом равноудаленной от всего необходимого душе. В конечном счёте именно одномоментная равноудалённость от всего желаемого и позволяет душе обрести то, единственно верное наслаждение, которое я обозначил для себя как чувство благодатной наполненности. Представьте: вам что-то очень нравится, но вы совершенно не стремитесь этим овладеть, а просто об этом знаете, и всё. Вас устраивает именно знание. В повседневности это вполне можно принимать за состояние предвкушения. Вы хотите это, но иметь себе не позволяете. И тогда возникает необыкновенно красивое состояние души – созерцать, обретая опыт сохранения девственности с одновременным опытом познания необходимого для понимания объекта. Здесь вы как никогда лаконичны, и вас устраивает лишь мысль о прекрасном, бесконечная и приятная мысль. Еще немного, и она не выдержит неосуществления и покинет вас. Тогда ей на смену придет её отсутствие, а это и есть потенция! И она дает шанс войти в нечто совершенно новое, коим, к примеру, для меня является вера. Вас устраивает лишь мысль о прекрасном, бесконечно приятная мысль. Лично для меня динамичная пустота есть наиболее понятная форма из всех, которую я бы оставил для описания собственной веры: это — не вчера, не завтра, это — одномоментно. Будучи художником, я бы назвал данное состояние отрыванием карандаша от бумаги. Спешу заверить, что это не абстракция, а действительно потрясающий момент экзистенциальной ясности и наполненности. В музыке тоже есть нечто подобное, когда, к примеру, ты слышишь первый звук в душе и только потом его извлекаешь руками. Это присутствует даже в поэзии, когда ты, не написав еще ни строчки, вдруг неожиданно чувствуешь финал, и он вынимает из тебя всё, что предназначено для написания данного стихотворения и будет тобою написано, но чуть позже. Ты как будто на миг оказываешься в будущем собственного, еще не появившегося на свет, стихотворения. Это сродни разговору с вествующим ангелом. И если в этот момент ты замираешь и не даешь строке родиться на свет, то явственно осознаешь волю Господа, а с нею — и покой. Это — результат бесед с недеянием и лучшее, что я когда-либо испытывал. Это настолько значимо и цельно для меня, что с ним я бы вполне мог стать поэтом без единого стихотворения, художником без картин и композитором без мелодий, но тогда мне бы пришлось объясняться с окружающими, дабы не прослыть среди них безумным. Я понимаю, что объяснением всему может быть только покой, испытываемый в каждый момент жизни всем моим естеством, тот покой, о котором я говорю как о вере. Я верю, а значит, я спокоен. И чем сильнее верю, тем больше и больше успокаиваюсь. И вот, наконец, я умираю, следовательно, становлюсь абсолютно спокойным, исполненным верой до конца. Всякий покойник есть неоспоримое подтверждение свершившегося факта достижения им абсолютной веры, достижения того, что пока еще живущий долго и мучительно познает через самоотречение и бегство от страстей.
Все покойники очень серьезны,
Как ораторы или вожди.
Величавы они, будто сосны,
И упрямы они, как дожди...
Бывает так, что ты попадаешь в паузу жизни, и всё останавливается. В такой момент ты не видишь, не слышишь и почти не дышишь, и если в эту секунду хватает воли поблагодарить Бога, то это переворачивает тебя, приводя к новому пониманию жизни, возвращает к покою, а значит, и к вере.
Если вы попробуете задержаться в состоянии между сном и явью, то это будет чем-то похожим. Большинство из нас не улавливает того, как мы засыпаем. Для этого необходима фиксирующая воля, но она как раз и отключается в этот самый момент. И если бы вы смогли её удержать, то сумели бы войти в сон в полном сознании. Вы бы даже и не поняли, что пребываете во сне, и скорее это походило бы на поход в иную местность. Я говорю об этом, поскольку мне оно удавалось, и не раз. В такой момент получается контролировать свое «я», а точнее, существовать во сне так же, как и в реальной жизни. И тогда ты можешь решать массу задач и этой, и той жизни. К примеру, именно во сне мне удалось не только побывать на других так называемых планетах, но и добыть там для себя новые знания, обрести друзей, а самое главное — решить целый ряд нерешаемых в земной жизни страхов. Момент отключения сознания обычно нами не контролируется, но это вовсе не означает, что такого момента нет и не было. Наивысший шаг расставания с реальностью, коим и является смерть, происходит в абсолютной ясности и понимании человеком того, что с ним происходит. Смерть для умирающего всегда очевидна. То, что наука называет комой, есть состояние сверхсознания, где тело просто занимает вторичное положение. Нет ничего более бодрствующего для духа, чем коматозное сознание, когда единственное отличие от обычной жизни заключается лишь в том, что отсутствует видимая извне сенсорная связь с окружающим, подчеркиваю, внешним миром. Отсюда следует, что эта связь, во-первых, вовсе не отсутствует, а во-вторых, ко всему еще и трансформируется, расширяя диапазон для приема иных миров. Она есть постоянно, просто окружающие её не воспринимают.
Смерть всегда явственна, именно поэтому все мы незадолго до неё обретаем неимоверную порцию жизненных сил, и это необходимо для того, чтобы могло произойти перераспределение потоков энергии для выхода души из тела. Это и есть абсолютизация состояния веры в теле, после чего душа навсегда покидает его, оставляя плоть в наивеличайшей красоте бытия, в том умиротворении, которое, к сожалению, вызывает у окружающих так много горя и слёз, подтверждая таким образом их самое обыкновенное неверие. Так было, есть и будет, и это — нормально! В юности, получая необходимые знания в патологоанатомическом театре, когда из любого, попавшего в морг, в обязательном порядке извлекалось всё содержимое, начиная от мозга, языка, легких и заканчивая кишечником и гениталиями, я всегда видел в этом неоправданное нарушение картины целостности, что достаточно долго создавало во мне препятствие для обретения покоя. Удивительно, но помогло творчество. Именно оно в конечном счете и восполнило недостающие этические звенья, вернув, а точнее, воссоздав заново устойчивую картину смысловидения.
Терентий Травник. Из книги «Циркуляр».
Все покойники очень серьезны,
Как ораторы или вожди.
Величавы они, будто сосны,
И упрямы они, как дожди...
Бывает так, что ты попадаешь в паузу жизни, и всё останавливается. В такой момент ты не видишь, не слышишь и почти не дышишь, и если в эту секунду хватает воли поблагодарить Бога, то это переворачивает тебя, приводя к новому пониманию жизни, возвращает к покою, а значит, и к вере.
Если вы попробуете задержаться в состоянии между сном и явью, то это будет чем-то похожим. Большинство из нас не улавливает того, как мы засыпаем. Для этого необходима фиксирующая воля, но она как раз и отключается в этот самый момент. И если бы вы смогли её удержать, то сумели бы войти в сон в полном сознании. Вы бы даже и не поняли, что пребываете во сне, и скорее это походило бы на поход в иную местность. Я говорю об этом, поскольку мне оно удавалось, и не раз. В такой момент получается контролировать свое «я», а точнее, существовать во сне так же, как и в реальной жизни. И тогда ты можешь решать массу задач и этой, и той жизни. К примеру, именно во сне мне удалось не только побывать на других так называемых планетах, но и добыть там для себя новые знания, обрести друзей, а самое главное — решить целый ряд нерешаемых в земной жизни страхов. Момент отключения сознания обычно нами не контролируется, но это вовсе не означает, что такого момента нет и не было. Наивысший шаг расставания с реальностью, коим и является смерть, происходит в абсолютной ясности и понимании человеком того, что с ним происходит. Смерть для умирающего всегда очевидна. То, что наука называет комой, есть состояние сверхсознания, где тело просто занимает вторичное положение. Нет ничего более бодрствующего для духа, чем коматозное сознание, когда единственное отличие от обычной жизни заключается лишь в том, что отсутствует видимая извне сенсорная связь с окружающим, подчеркиваю, внешним миром. Отсюда следует, что эта связь, во-первых, вовсе не отсутствует, а во-вторых, ко всему еще и трансформируется, расширяя диапазон для приема иных миров. Она есть постоянно, просто окружающие её не воспринимают.
Смерть всегда явственна, именно поэтому все мы незадолго до неё обретаем неимоверную порцию жизненных сил, и это необходимо для того, чтобы могло произойти перераспределение потоков энергии для выхода души из тела. Это и есть абсолютизация состояния веры в теле, после чего душа навсегда покидает его, оставляя плоть в наивеличайшей красоте бытия, в том умиротворении, которое, к сожалению, вызывает у окружающих так много горя и слёз, подтверждая таким образом их самое обыкновенное неверие. Так было, есть и будет, и это — нормально! В юности, получая необходимые знания в патологоанатомическом театре, когда из любого, попавшего в морг, в обязательном порядке извлекалось всё содержимое, начиная от мозга, языка, легких и заканчивая кишечником и гениталиями, я всегда видел в этом неоправданное нарушение картины целостности, что достаточно долго создавало во мне препятствие для обретения покоя. Удивительно, но помогло творчество. Именно оно в конечном счете и восполнило недостающие этические звенья, вернув, а точнее, воссоздав заново устойчивую картину смысловидения.
Терентий Травник. Из книги «Циркуляр».