Облачность, равно как и тьма, не свойственны духу, а потому, пусть и через десятки лет, но уступают место свету. Вне всякого сомнения, что с середины девятнадцатого века отечественная лира начала набирать силу и вслед за гением Пушкина и Лермонтова зазвучали струны-строфы поэтов-народников Леонида Трефлева, Ивана Сурикова, Алексея Апухтина и других.
Поэтическое слово на Руси - дело, надо сказать, особое, потому как опара для него получается замесом родного языка, широты русской души да любви Божией. Вот потому глубоко и прорастает слово это – если честно оно сеяно, то в самое сердце народное корни свои пускает. Да и разве могла русская поэзия быть иной при таких начальных условиях? И да, и нет, но, выкормленная и сухарями, и караваями, с девятнадцатого века к первой половине двадцатого она все-таки сумела заговорить с народом на его родном языке. Заговорила слезно и лихо, метко и хлестко, пронзительно заговорила со снобами стихосложения и с пишущими интеллектуалами, и с теми, у кого поэзия - ради поэзии, со всеми лирниками и слагателями. Быть же поэтом народным - статья расстрельная, и это обязывает...
Как среди цветов есть и полевые, и садовые, так и в русской ритмико-рифмической словесности присутствуют им подобные, но только не цветы - авторы. Будучи разными, и те, и другие стремятся к одному: к воле и свободе, без коих невозможно словотворчество на этой земле, а еще - к правде. Здесь же речь пойдет о полевых...
Удивительно все-таки, насколько своевременно посылает Небо вестников совести на русскую землю. Приходят они из народа и остаются с ним на века. Есть оно в каждом из них – это щемящее и почти надрывное единство, единение в том, как отдавали и отдают они себя - полностью, без остатка, принося свою жизнь в жертву служению. Их было немного, но они приходили вовремя, но, увы, почти всегда не ко двору: уж больно ёмкими и глубокими оказывались их души. И все же они не только были, но и… есть.
Раздвигая завалы революционного оползня, в России появляется "подрязанец" Сергей Есенин – наивный и трогательный, полный романтизма златовласый и голубоглазый бунтарь. Явный и, пожалуй, первый представитель российского полевого соцветия. С него, с его стихов, с его жизни – горькой и бесшабашной, полной чувств к женщине, к Родине, да и к самой жизни начинается истинно русская народная поэзия. Такого она выбирает для себя, такой она остается и будет с каждым, кто примерит её домотканую терновую рубаху, скроенную из бунтарства, пьянства и не по годам ранней смерти... Отныне народ не может без своего поэта, и дальше дело за малым – вымолить, упросить Небеса послать нечто подобное, точнее , кого-то... И Небеса слышат, и Небеса посылают.
Гения Есенина хватило на десятки лет. Он сумел воскреснуть в своей лире. Увы, но война не дала состояться поэтам такого уровня, она их просто убила, но они, уверен я, были народными, и сохранились их имена : Павел Коган, Борис Смоленский, Николай Майоров... Кто-то из них был из полевых. Вот только война оборвала путь... Но незадолго до ее начала один за другим - первый в январе тридцать шестого, второй в январе тридцать восьмого - пришли Николай Рубцов- с вологодчины, и москвич Владимир Высоцкий. Оба были из полевых, но заговорили они в шестидесятые , и опять слава и... пьянство, дерзость и запредельная самоотдача пошли рука об руку с ними. На этот раз у Высоцкого нашлась еще и гитара, и тогда песня сделала свое дело – разлетелась по свету, а с нею и слово поэта. Оба ушли из жизни молодыми: Рубцов -в тридцать пять, Высоцкий - в сорок два…
И опять Русь замерла в ожидании и вновь стала просить своего, народного поэта, и он появился, теперь уже в восьмидесятые. На этот раз эстафету принял череповчанин Александр Башлачев. С этим невысоким, худым пареньком в страну пришло недолгое «время колокольчиков», что звенели с беспощадной жаждой правды, надломом, надрывом... И снова - пьянство и еще более ранняя смерть поэта: в двадцать восемь. Башлачев не дожил ни до развала Союза, ни до лихих, скорее позорных, девяностых. Он сгорел раньше, ушел, оставив свет сотням и тысячам его попутчиков. Больно и горько, но лихое время не терпит пустоты, и к началу девяностых выводит на авансцену своего нового Леля, выводит на заклание. Теперь им становится челябинец Борис Рыжий. Лучший, как мне кажется, поэт своего поколения. Недолог век цветов полей, и гениальный поэт уходит из жизни в свои двадцать семь, оставив в посмертной записке: «Я всех вас любил. Без дураков».
Со дня смерти Бориса Рыжего прошло почти двадцать лет. А есть ли сегодня тот, кто из них, тех самых цветов полей – цветов России? Есть ли честный, открытый, простой… русский человек-поэт. Не хочется думать о плохом, а потому все равно ищу, ищу – ищу и нахожу: и теперь это питерец, точнее ленинградец, как он себя называет. На Руси снова есть поэт – человек без амбиций и честолюбия, светлый, искренний и снова простой: все сходится – жив курилка! Зовут его - Игорь Растеряев. Говорить о нем можно долго, но все-таки его надо слушать, а лучше еще и смотреть… Смотрю, слушаю и понимаю, что не ошибся - он самый!
Бог милостив - сегодня в России вновь есть поэт, самый настоящий народный поэт! А значит, он и принял эстафету и продолжил, по его же словам, «...самый главный бой за звание человека». Так пусть же будет все хорошо, Игорь! Так, как и должно быть…
Терентiй Травнiкъ. Из книги "Нomopolysemos"
Поэтическое слово на Руси - дело, надо сказать, особое, потому как опара для него получается замесом родного языка, широты русской души да любви Божией. Вот потому глубоко и прорастает слово это – если честно оно сеяно, то в самое сердце народное корни свои пускает. Да и разве могла русская поэзия быть иной при таких начальных условиях? И да, и нет, но, выкормленная и сухарями, и караваями, с девятнадцатого века к первой половине двадцатого она все-таки сумела заговорить с народом на его родном языке. Заговорила слезно и лихо, метко и хлестко, пронзительно заговорила со снобами стихосложения и с пишущими интеллектуалами, и с теми, у кого поэзия - ради поэзии, со всеми лирниками и слагателями. Быть же поэтом народным - статья расстрельная, и это обязывает...
Как среди цветов есть и полевые, и садовые, так и в русской ритмико-рифмической словесности присутствуют им подобные, но только не цветы - авторы. Будучи разными, и те, и другие стремятся к одному: к воле и свободе, без коих невозможно словотворчество на этой земле, а еще - к правде. Здесь же речь пойдет о полевых...
Удивительно все-таки, насколько своевременно посылает Небо вестников совести на русскую землю. Приходят они из народа и остаются с ним на века. Есть оно в каждом из них – это щемящее и почти надрывное единство, единение в том, как отдавали и отдают они себя - полностью, без остатка, принося свою жизнь в жертву служению. Их было немного, но они приходили вовремя, но, увы, почти всегда не ко двору: уж больно ёмкими и глубокими оказывались их души. И все же они не только были, но и… есть.
Раздвигая завалы революционного оползня, в России появляется "подрязанец" Сергей Есенин – наивный и трогательный, полный романтизма златовласый и голубоглазый бунтарь. Явный и, пожалуй, первый представитель российского полевого соцветия. С него, с его стихов, с его жизни – горькой и бесшабашной, полной чувств к женщине, к Родине, да и к самой жизни начинается истинно русская народная поэзия. Такого она выбирает для себя, такой она остается и будет с каждым, кто примерит её домотканую терновую рубаху, скроенную из бунтарства, пьянства и не по годам ранней смерти... Отныне народ не может без своего поэта, и дальше дело за малым – вымолить, упросить Небеса послать нечто подобное, точнее , кого-то... И Небеса слышат, и Небеса посылают.
Гения Есенина хватило на десятки лет. Он сумел воскреснуть в своей лире. Увы, но война не дала состояться поэтам такого уровня, она их просто убила, но они, уверен я, были народными, и сохранились их имена : Павел Коган, Борис Смоленский, Николай Майоров... Кто-то из них был из полевых. Вот только война оборвала путь... Но незадолго до ее начала один за другим - первый в январе тридцать шестого, второй в январе тридцать восьмого - пришли Николай Рубцов- с вологодчины, и москвич Владимир Высоцкий. Оба были из полевых, но заговорили они в шестидесятые , и опять слава и... пьянство, дерзость и запредельная самоотдача пошли рука об руку с ними. На этот раз у Высоцкого нашлась еще и гитара, и тогда песня сделала свое дело – разлетелась по свету, а с нею и слово поэта. Оба ушли из жизни молодыми: Рубцов -в тридцать пять, Высоцкий - в сорок два…
И опять Русь замерла в ожидании и вновь стала просить своего, народного поэта, и он появился, теперь уже в восьмидесятые. На этот раз эстафету принял череповчанин Александр Башлачев. С этим невысоким, худым пареньком в страну пришло недолгое «время колокольчиков», что звенели с беспощадной жаждой правды, надломом, надрывом... И снова - пьянство и еще более ранняя смерть поэта: в двадцать восемь. Башлачев не дожил ни до развала Союза, ни до лихих, скорее позорных, девяностых. Он сгорел раньше, ушел, оставив свет сотням и тысячам его попутчиков. Больно и горько, но лихое время не терпит пустоты, и к началу девяностых выводит на авансцену своего нового Леля, выводит на заклание. Теперь им становится челябинец Борис Рыжий. Лучший, как мне кажется, поэт своего поколения. Недолог век цветов полей, и гениальный поэт уходит из жизни в свои двадцать семь, оставив в посмертной записке: «Я всех вас любил. Без дураков».
Со дня смерти Бориса Рыжего прошло почти двадцать лет. А есть ли сегодня тот, кто из них, тех самых цветов полей – цветов России? Есть ли честный, открытый, простой… русский человек-поэт. Не хочется думать о плохом, а потому все равно ищу, ищу – ищу и нахожу: и теперь это питерец, точнее ленинградец, как он себя называет. На Руси снова есть поэт – человек без амбиций и честолюбия, светлый, искренний и снова простой: все сходится – жив курилка! Зовут его - Игорь Растеряев. Говорить о нем можно долго, но все-таки его надо слушать, а лучше еще и смотреть… Смотрю, слушаю и понимаю, что не ошибся - он самый!
Бог милостив - сегодня в России вновь есть поэт, самый настоящий народный поэт! А значит, он и принял эстафету и продолжил, по его же словам, «...самый главный бой за звание человека». Так пусть же будет все хорошо, Игорь! Так, как и должно быть…
Терентiй Травнiкъ. Из книги "Нomopolysemos"