На свою почту я получаю немало писем от матерей, дети которых ушли из жизни из-за того, что выпивали или употребляли наркотики. Письма похожие и всегда с одним концом: не верю!
В этом «не верю» сразу всё: не верю и врачам, и людям, и жизни, и Богу.
А что еще может написать мать, потерявшая единственного ребенка в пору его цветения. Часто в письмах лежат фотографии мальчишек и девчонок, юношей и девушек – и все они, как на зло, такие красивые, что, глядя на них, не знаешь,как ответить их родителям, какие слова подобрать, чтобы поддержать. Но слов нет и… правильно, потому как здесь не слова нужны, и сила любви твоей к Богу.
Я давно не верю водке, потому как устами пьяного не совесть говорит, а бес, прилипший к языку. И как бы красноречиво и убедительно ни изливал душу выпивший человек, он, как только протрезвеет, всё сказанное заберёт обратно, если вообще вспомнит что-нибудь... Более того, речь напившегося опасна: он выдает желаемое за действительное, легко сочиняет и врёт, требует от вас понимания и уважения, ноет, плачет, тоскует, смеется — и всё не в тему, а потому он просто бесцеремонно крадёт у вас ваши силы и время.
Благодаря свойствам спиртного расширять сосуды и увеличивать доступ кислорода к тканям, напившийся испытывает приятный комфорт, потому и добреет. После выведения токсина из организма начинается похмелье – сжатие и напряжение сосудов, и всё, что было приятным в состоянии опьянения, быстро улетучивается. Даже у тех, кто знает меру, спиртное постепенно девальвирует свойства личности, делая таких людей суетливыми, дёргаными и непоследовательными.
Не хочу заниматься чистоплюйством, но ни при каких условиях не могу поддержать ни пивную, ни винную, ни водочную жизнь, и дело не во вреде здоровью, а скорее — в печали относительно того, как пьяница профурыкивает свою единственную и неповторимую жизнь. Я нередко с пониманием относился к самоубийствам, когда человек уходил на тот свет от невыносимых страданий, и был нередко этому свидетель. В такие минуты я забывал о церковных правилах, и во мне включались исключительно жалость и желание хоть как-то, но помочь бедняге.
И если быть абсолютно последовательным, то чем тогда медленное сознательное спаивание самого себя отличается от того же суицида? А если ничем, то почему мы к спившимся и в результате умершим под забором, захлебнувшись собственной рвотой, или к сварившимся в ванной (по-пьяни), как один мой знакомый, относимся по-другому, и чем же это отличается от самоубийства? Ровным счётом ничем. Не так давно узнал, что мой любимый киноартист Анатолий Кузнецов - всероссийский красноармеец Сухов, не выдержав мучений, возникших у него в результате неправильно поставленного диагноза и, соответственно, неверного лечения, покончил с собой, приняв сверхдозу таблеток, и это… самоубийство.
Не знаю, как будет его да и всех нас судить Бог, но если бы я имел хотя бы какое-то право слова, то не вменил бы Анатолию Борисовичу это во грех, и пусть православные делают со мной всё, что заблагорассудится. Таких случаев было немало и в моем окружении, а потому пусть остается за кадром мое окончательное мнение.
Как-то раз один очень смиренный, на мой взгляд, иеросхимонах в беседе со мной сказал, на мой взгляд, самое главное для подобных сомнений: чтобы отвечать на подобные вопросы, надо иметь в себе любовь Христову. Попробуй задуматься, - посоветовал он, - и ответить таким образом, как, с твоей точки зрения, на подобный вопрос ответил бы сам Спаситель…
Терентий Травник. Из книги "Домашнее задание".
В этом «не верю» сразу всё: не верю и врачам, и людям, и жизни, и Богу.
А что еще может написать мать, потерявшая единственного ребенка в пору его цветения. Часто в письмах лежат фотографии мальчишек и девчонок, юношей и девушек – и все они, как на зло, такие красивые, что, глядя на них, не знаешь,как ответить их родителям, какие слова подобрать, чтобы поддержать. Но слов нет и… правильно, потому как здесь не слова нужны, и сила любви твоей к Богу.
Я давно не верю водке, потому как устами пьяного не совесть говорит, а бес, прилипший к языку. И как бы красноречиво и убедительно ни изливал душу выпивший человек, он, как только протрезвеет, всё сказанное заберёт обратно, если вообще вспомнит что-нибудь... Более того, речь напившегося опасна: он выдает желаемое за действительное, легко сочиняет и врёт, требует от вас понимания и уважения, ноет, плачет, тоскует, смеется — и всё не в тему, а потому он просто бесцеремонно крадёт у вас ваши силы и время.
Благодаря свойствам спиртного расширять сосуды и увеличивать доступ кислорода к тканям, напившийся испытывает приятный комфорт, потому и добреет. После выведения токсина из организма начинается похмелье – сжатие и напряжение сосудов, и всё, что было приятным в состоянии опьянения, быстро улетучивается. Даже у тех, кто знает меру, спиртное постепенно девальвирует свойства личности, делая таких людей суетливыми, дёргаными и непоследовательными.
Не хочу заниматься чистоплюйством, но ни при каких условиях не могу поддержать ни пивную, ни винную, ни водочную жизнь, и дело не во вреде здоровью, а скорее — в печали относительно того, как пьяница профурыкивает свою единственную и неповторимую жизнь. Я нередко с пониманием относился к самоубийствам, когда человек уходил на тот свет от невыносимых страданий, и был нередко этому свидетель. В такие минуты я забывал о церковных правилах, и во мне включались исключительно жалость и желание хоть как-то, но помочь бедняге.
И если быть абсолютно последовательным, то чем тогда медленное сознательное спаивание самого себя отличается от того же суицида? А если ничем, то почему мы к спившимся и в результате умершим под забором, захлебнувшись собственной рвотой, или к сварившимся в ванной (по-пьяни), как один мой знакомый, относимся по-другому, и чем же это отличается от самоубийства? Ровным счётом ничем. Не так давно узнал, что мой любимый киноартист Анатолий Кузнецов - всероссийский красноармеец Сухов, не выдержав мучений, возникших у него в результате неправильно поставленного диагноза и, соответственно, неверного лечения, покончил с собой, приняв сверхдозу таблеток, и это… самоубийство.
Не знаю, как будет его да и всех нас судить Бог, но если бы я имел хотя бы какое-то право слова, то не вменил бы Анатолию Борисовичу это во грех, и пусть православные делают со мной всё, что заблагорассудится. Таких случаев было немало и в моем окружении, а потому пусть остается за кадром мое окончательное мнение.
Как-то раз один очень смиренный, на мой взгляд, иеросхимонах в беседе со мной сказал, на мой взгляд, самое главное для подобных сомнений: чтобы отвечать на подобные вопросы, надо иметь в себе любовь Христову. Попробуй задуматься, - посоветовал он, - и ответить таким образом, как, с твоей точки зрения, на подобный вопрос ответил бы сам Спаситель…
Терентий Травник. Из книги "Домашнее задание".