Как-то раз, на одной из встреч со студентами достаточно престижного вуза, ко мне обратился старшекурсник не с вопросом, а скорее с утверждением: мол, вы бы еще времена войны с французами вспомнили. Аудитория на его замечание среагировала весьма эмоционально, но товарищ был непримирим и продолжал говорить со знанием дела, пытаясь убедить меня, что время сейчас уже не то и патриотизм должен строиться не на исторической памяти, а на реальных, а главное, современных делах. Кто бы спорил, но все равно это не совсем верно.
Монолог молодого человека, признаюсь, произвёл на меня впечатление, ибо явно не из выскочек был парень, да и с аргументами там всё было хорошо. Уже после встречи я почему-то вспомнил свою школьную юность и то студенческое время, когда мы, если не все, то почти все, без особого интереса относились к теме Великой Отечественной войны: уж больно были перекормлены тогдашней идеологией, причем зачастую весьма неумелой. Скажу, что государство тратило колоссальные деньги на то, чтобы постоянно всем нам об этом напоминать. И делало это по накатке, как-то условно, без смысла и какой-либо идеи, способной проникнуть в сердца подрастающего поколения. Помню, как будучи в Киеве и посетив мемориал «Родина-мать», в одном из залов я наткнулся на огромную черно-белую фотографию, на которой был изображен гранитный камень с надписью, стоящий в чистом поле. Цитирую почти дословно: на этом месте, в ночь с такого-то на такое-то число вёл пулемётный огонь Леонид Ильич Брежнев. Я был тогда со своей мамой, человеком идейным, партийным, которая, прочитав это и увидев, наверное, на моем лице некое недоумение, коротко прокомментировала: "Можно подумать, что рядом с ним все молчали и смотрели, как Леонид Ильич это делает… Глупость какая-то".
И с этим, признаюсь, не поспоришь, так что с идеологией мы в начале 80-х явно просели. Позже у монумента Родины-матери был укорочен меч всего-лишь по той причине , что якобы ничего в городе не должно быть выше, чем крест колокольни Киево-Печерской лавры, что, в общем-то, тоже полная ерунда и всё та же очередная компанейщина. В этом-то и беда, что как только идея благородная и нужная вызревает, то в ряды осуществляющих ее лезут те, кому от неё ничего, кроме денег в собственный карман, не надо, а потому и тяпают, и ляпают всё, а народ терпит. Понимает, а терпит, потому как народ этот русский, а это — синоним терпения.
Вспоминая всё это, я продолжал вести внутренний диалог с весьма смелым студентом, при этом не желая, как говорят, поставить его на место или заткнуть, призвав к морали или совести. Позже мне не раз предоставлялось возможность выступить на подобных мероприятиях , и я всегда помнил ту самую встречу на семидесятилетие Победы.
Конечно, всё не просто, всё совсем не просто — как тогда, так и сейчас. А сейчас — тем более… Время, как говорится, постаралось, да и мы тоже наворотили столько, что с патриотизмом совсем провисли. А в России без этого невозможно, потому как душа наша с вами так устроена и уложена, что родину помнит и понимает. Честь и слава тому или тем, кто придумал идею бессмертного полка, которая побуждает чтить память нашего народа именно о Великой Отечественной войне. Может, Господь и послал нам это испытание войной, чтобы совесть русскую реанимировать. А потому западники так хотят затоптать именно эту часть нашей с вами истории, потому как уж больно верно здесь всё для нашего народа получается. Двадцать миллионов, а по некоторым сведениям тридцать, а то и сорок потерянных жизней, да ещё и за три с половиной года, — это вам не уличные погромы с битьем витрин и поджогом машин, это — куда серьёзнее, страшнее, а потому и весомее. Так что, как бы кто там ни говорил, но наша с вами история, наше право на жизнь прописано и запротоколировано кровью родных и близких. И это всегда следует помнить, говоря о воспитании детей и внуков. В заключение напомню, а может, для кого-то и расскажу впервые одну историю. Очень важную историю и поучительную по отношению к тому, что происходит, а посему пусть каждый самостоятельно сделает вывод и поставит себя в нужное место в строю, а совесть, как говорится, подскажет. Итак…
“Знаешь, почему я Егорову завидую? — произносит хозяин дома Мелитон Кантария, тот, кто водружал знамя над рейхстагом. — Так вот… Он умер и не увидел, как распалась наша страна, за которую мы Гитлеру шею сломали. Я тоже не хотел бы до этого дожить. До сих пор не понимаю, что случилось... Скажи, сынок, куда мне знамя нести, где теперь его водружать?”
Михаил Егоров умер в 1975 году, в возрасте 52 лет. Когда он лез под ураганным огнём на рейхстаг с флагом победы, ему было около 22 лет.
Чуть более чем через год после этой встречи (26 декабря 1993 года) 73-летний Герой Советского Союза Мелитон Варламович Кантария умер от инфаркта в поезде — по дороге в Москву, куда он ехал получать— а теперь внимание! — статус беженца. Развал СССР потряс его до глубины души. “Фашисты не смогли нас свалить, мы сами себя уничтожили, — печально говорил Мелитон Варламович. — Это катастрофа. Что теперь будет?”
Он считал конфликт между грузинами и абхазами братоубийственным. “Разве я только за грузин воевал? – говорил он. — Неправда. Мы в Красной Армии сражались и за русских, и за украинцев, и за абхазов, и за казахов — за нашу советскую Родину! Гитлер, собака, сейчас бы счастлив был, увидев, что творится”.
Кантария отказывался уезжать из родных мест, но после победы абхазов в сентябре 1993 года выбора не оставалось — грузины массово бежали из Абхазии, опасаясь этнических чисток.
Мэрия Москвы предоставила Мелитону Кантарии и его семье однокомнатную квартиру на окраине. Бросив имущество, почти без денег (его накопления в сберкассе “сгорели” — как и у всего населения разваленного СССР), участник штурма Рейхстага отбыл на поезде получать статус беженца в Россию, единственную страну, согласившуюся ему хоть как-то помочь — родной Грузии он оказался не нужен.
В купе у Кантарии не выдержало сердце — слишком много испытаний выпало за последнее время. На панихиду не пришёл ни один из представителей тогдашнего правительства РФ.
“Всё пошло прахом, за что я воевал, — печально произнёс Кантария в своей последней встрече с журналистом. — Я грузин, но моя страна — СССР. Сейчас всем кажется, что мы отдельно будем жить лучше. Ничего подобного, сынок, помяни моё слово”.
Да уж, как в воду глядел...
Ничто на Земле не проходит бесследно.
И юность ушедшая все же бессмертна.
Как молоды мы были,
Как молоды мы были,
Как искренне любили,
Как верили в себя!
Терентий Травник. Из книги "Вверх по течению".
6