И советское и постсоветское время изрядно кромсали и коверкали человека с его вечной душой. Советское – своей несвободой, а перестроечное – свободой. И всё же советские люди, зажатые чудовищными тисками идеологии, сумели создать человечную культуру и общность. И она была создана —- такая культура, которой нет равных и по сей день: и это я говорю не для красного словца, а по существу. Несмотря на то, что общая среда обитания среднего советского человека имела в себе угрюмую зажатость, агрессивность и угловатость, а еще и отличалась повальным пьянством, чудовищным шпанизмом, хулиганством и подростковым вандализмом, люди удивительным образом вставали против этого и в итоге сумели сплотиться вокруг простоты и душевности. Удивительно, что пьянство, возведенное в естественное существование граждан, не добило их до конца, а ведь могло. Тройка – водка, пиво и портвейн – превращала значимую часть советского населения в урлу и в гопников, делала из них быдло, мешочников, лимиту, превращало в дярёвню, в плюшевый десант... Короче, во все то, что не совместимо с жизнью, но до души эта тройка так и не добралась. Душа затерлась в угол, спряталась под лавку и дрожала, пока по стране шмонали партийцы, зэки, торгаши, спекулянты и фарцовщики, да и просто разного уровня пьянь. Тем не менее эта среда вырастила Шолохова и Шукшина, Заболоцкого и Высоцкого, Гайдая и Рязанова — тех, кто сумел жить и смотреть в сторону граждан своей страны, точнее, сограждан. Советская культура в своем соцреализме оказалась намного старше, мудрее и опытнее своего народа, и, может, поэтому народ и выстоял. И вот пришла свобода – и начала бить и добивать свой народ. Эта самая свобода оказалась гораздо более изощрённой и опасной, чем во времена брежневского застоя, потому как решила перекормить молодежь, и та начала срыгивать всем, что попадало в её утробу, выдавая это за нечто особенное, именуемое опять же культурой, точнее, суб- её частью. Андеграунд стал модным, а потом и главным, потому как позволял легально оскотиниться, да ещё и хорошо на этом заработать. Вседозволенная вычурность вышибала мозги с такой силой, что те летели в разные стороны, а на их место приходили условности, именуемые чем-то неясным вроде продвинутой крутизны. Интеллект покрылся татуировками, силикон просочился в полушария, пирсинг вгрызся в гипоталамус, интимные стрижки пролезли в лобные доли внутричерепного пространства. Девушки становятся мальчиками, мальчики — женщинами, а мужчины мужьями без чина и чиновниками без мужественности. Это естественное продолжение тошноты лихих 90-х, слегка купированное сорбентальной политикой на выборных изгибах. Не имея опыта и рамок сдерживания, пружина юности всё-таки начала слабеть, что стало не просто симптоматичным, но и очевидным. Увы, но мое постоянное общение с большим количеством молодых людей позволяет мне делать именно такие выводы. Я не сторонник неоправданного пафоса, равно как и не последователь излишнего пессимизма, я - реалист, но ровно настолько, насколько мне позволяет владение информацией., а потому не скажу "отлично" там, где можно сказать, что хорошо. Никогда Россия не была такой обесцененной и бессильной, как все эти три десятилетия. И в то же время, не будь перестройки, то в России, скорее всего, не было бы и интернета, а то и компьютеров. А хорошо это или плохо - судите сами, но отстать мы могли раз и навсегда. Но та "свобода", которую все мы приняли за настоящую, сыграла с нами в игру, в которой мы почти проиграли, но она сжалилась и вогнала нас в долги. Теперь очевидно, что огромная страна не может существовать в условиях милоты и магазинщины, гламурного патриотизма и дизайнерских выкрутасов — это ведь не Швейцария и даже не Германия, а махина серьезная, а потому и кормежка у неё —- не канапе с круассанами. На такой вкуснятинке мы все не только ноги, но и руки с шеей протянем. И дело не в голоде, а в смыслах – исключительно в них. Русские настолько заиностранились, что иностранцы могут отличать нас от себя только по нашей остервенелой вылизанности, вульгарному модничеству и стремлению походить на них аж до трусов.
Большевики выжигали империю с желанием изменить жизнь, но не потерять Россию. Никто тогда и не думал её продавать — это было не в природе нации. Царская Россия, сойдя в могилу, успела крикнуть победившим, чтобы Родину, точнее, Отечество, не трогали, и большевики услышали. Да, они поглумились немало, но Родины коснуться не решились, а потому мы с вами и живы.
Вот с этого и надо начинать: у нас есть, точнее, была и осталась Родина, а это — ценность высочайшая. И тот, кто думает, что можно потерпеть за шмотки и качественную утварь и бытовую гарантию – потерпеть унижение, то скажу так: никто нас унижать не собирается, ибо на это тоже нужны силы и время. Нас просто смоют обстоятельства руками тех, кто давно уже разучился отличать белое от черного. За штучки заграничные нам создадут условия, в которых наши дети не смогут эволюционировать, при этом будут жиреть и глупеть, меняя штаны и машины, а это и есть вырождение. Нас просто околпачат и сдадут в утиль, сунув в руки то, без чего мы не обойдемся, а на сегодня, похоже, это уже прокладки, трехслойная туалетная бумага и одноразовые влажные салфетки, и дадут пинка. И сделают они это не специально, а просто оно само собой получится — раз и всё. Это как камаз на муравейник наедет – не со зла, а по случаю. И ему неважно, что творится в муравейнике — в то время была встреча в верхах или партийный съезд, а затем была перестройка и рождались новые экономические отношения, обсуждалась прибавка к пенсии и льготы муравьихам - одиночкам или муравьихам многомуравьевым, а всё потому, что он – камаз! Так что перекусили, а теперь пора за дело… Вот только бы это самое дело —делалось!

Терентий Травник. Из книги «В четыре руки».