За границей, кроме стран СНГ, Монголии и Китая, я не был, но сама заграница много раз и в течение не одного года бывала в моем доме. С середины 80-х у меня постоянно столовались американцы, англичане, немцы, французы, итальянцы и даже андоррианцы. Общались мы легко, ибо все были почти одногодками — от 25 и 30 с небольшим лет. Жили дружно, ели щи да кашу, а некоторые из западников вообще вели себя по-православному и даже отпустили бороды. Я тогда подвизался в православной гимназии «Радонеж» в Ясенево, а потому водил с собой на службу и своих гостей. А для них всё это было и в диковинку, и в радость. А говорю я это к тому, что уже тогда все они в один голос говорили о нашей русской доброте, о нашей душе, которая их поражает и привлекает одновременно. Они и приезжали в Россию за теплом и любовью. Я тогда впервые попробовал орешки кешью, фисташки с солью — это всё они навезли с собой, а они впервые узнали, что такое макароны по-флотски, соленые огурчики и тертая редька. Дружба сохранилась и по сей день, и это несмотря на то, что люди те были со статусом и образованные. Как же мы дурачились вместе на снежных горках, трескали перловку, ходили на службу в храм, опускались в прорубь на Крещение и творили добрые дела. Они вели себя как добропорядочные гости, а я чувствовал себя хозяином, и никто не возражал, несмотря на то, что хозяин был в разы беднее гостей. Именно тогда я хорошо подтянул свой английский, а немецкий и французский стал понимать. Говорили по-разному. Они просили, чтобы только на русском, а я настаивал: надо проводить дни и на их языке. Знаете, когда говоришь обо всём на иностранном языке рядом с его носителем, то учишься быстро. Ребята были очень образованными. Маттиас, например, служил корреспондентом редакции Stern в Москве, а позже стал руководителем Внешнеторговой палаты, директором Представительства Объединения торгово-промышленных палат Германии в РФ, остальные были попроще, но всё равно при делах, как теперь говорят.
Но я не об этом, а о том, что уверен: нигде мир не найдет столько тепла и душевности, как в России. Можно сказать, что это — наше с вами всё, и не понимать этого нельзя. Это бесценное золото цивилизации – любовь, и есть оно в большом количестве только в России. Именно поэтому и христианство в России стало основной религией. Странно? А мне — нет, ибо я в то время проехал по России немало верст, причем вместе с немцами и французами, и основное, что они говорили: как же много у вас, русских, души!
Помню, когда появились «новые русские», то моя мама с улыбкой определила это явление как самодеятельность. Тогда я ей возразил, что это перспектива, это бизнес, это современно, а она снова улыбнулась и как-то совсем просто ответила: ну-ну…
Только теперь я начинаю понимать духовную силу, а главное любовь своей мамы. Она состояла в компартии и не отказалась от нравственных сторон партийца, при этом в зрелом возрасте искренне обвенчалась с моим отцом и по разумению следовала церковным взглядам. Нет, я не оговорился: именно по своему разумению. Годы спустя немец Олаф Рекс, узнав об этом венчании, а он очень любил и уважал моих родителей, написал в своём письме: "Вот поэтому, Терентий, я и принял тогда русское православие. Православные способны любить, мирить и жертвовать, чего нет в нашей Европе».
Терентий Травник. Из книги "Любовь к своему делу ".
Но я не об этом, а о том, что уверен: нигде мир не найдет столько тепла и душевности, как в России. Можно сказать, что это — наше с вами всё, и не понимать этого нельзя. Это бесценное золото цивилизации – любовь, и есть оно в большом количестве только в России. Именно поэтому и христианство в России стало основной религией. Странно? А мне — нет, ибо я в то время проехал по России немало верст, причем вместе с немцами и французами, и основное, что они говорили: как же много у вас, русских, души!
Помню, когда появились «новые русские», то моя мама с улыбкой определила это явление как самодеятельность. Тогда я ей возразил, что это перспектива, это бизнес, это современно, а она снова улыбнулась и как-то совсем просто ответила: ну-ну…
Только теперь я начинаю понимать духовную силу, а главное любовь своей мамы. Она состояла в компартии и не отказалась от нравственных сторон партийца, при этом в зрелом возрасте искренне обвенчалась с моим отцом и по разумению следовала церковным взглядам. Нет, я не оговорился: именно по своему разумению. Годы спустя немец Олаф Рекс, узнав об этом венчании, а он очень любил и уважал моих родителей, написал в своём письме: "Вот поэтому, Терентий, я и принял тогда русское православие. Православные способны любить, мирить и жертвовать, чего нет в нашей Европе».
Терентий Травник. Из книги "Любовь к своему делу ".