Один мой приятель, заболев коронавирусом и отлежав в больнице, поделился со мной очень необычным ощущением от пребывания в стационаре. С первых дней к нему, по его же словам, приходили не люди в белых халатах, то есть врачи, а некто в одеждах химзащиты, скрывающих всего человека вместе с его лицом и взглядом. Впечатление, что находишься на борту инопланетного корабля и над тобой некие разумные существа проводят непонятные для тебя опыты. В какой-то момент ты ощущаешь абсолютную беззащитность, как и попавший в реанимацию бедняга, где, лежа совершенно голый, он готов в любой момент быть отправленным с биркой на пальце в холодильные камеры морга... И ничего поделать, увы, нельзя.
Не буду продолжать этот весьма эмоциональный рассказ, свойственный человеку из мира кино и театра, но то, что пандемия, в отличие от войны, разъединяет людей - это бесспорно.
Ныне церковь опустела, школа глухо заперта;
Нива праздно перезрела, роща темная пуста.
И селенье, как жилище погорелое, стоит, —
Тихо все. Oдно кладбище не пустеет, не молчит.
Поминутно мертвых носят, и стенания живых
Боязливо Бога просят упокоить души их!
Поминутно место надо, и могилы меж собой,
Как испуганное стадо, жмутся тесной чередой!
Если во время войны существуют понятия линии фронта, передовой, вражеской территории и тыла, то в данном случае мы имеем дело с чем-то выходящим за рамки нашей компетенции и ставящим нас в зависимость от безнаказанного общественного и, конечно же, личностного манипулирования. Проблема в том, что ощущение смерти, близкой как никогда, порождает в человеке вихри скрытых и во многом забытых инстинктивных реакций, обнажая и ставя в один ряд с пороком и добродетель. Страх, явный и скрытый, подводит человека к рефлекторному поиску выхода, толкая его к умничанью и геройству на грани психопатии или же к не столь чувственному, сколько оргийному восприятию жизни. Деваться некуда, потому как все эти вещи определяются не столько инстинктом самосохранения, сколько человеческой трусостью и, как альтернатива, проявлением внетипичной маниакальности, доходящей нередко до абсурда.
Не так давно, сидя на платформе в ожидании электрички, я наблюдал за девочкой, эдак лет шести-семи, которой явно мешала маска на лице, кстати с вышитым на ней забавным рисунком. Неожиданно девчушка стянула её с лица и тут же, оставаясь весьма недовольной, задала маме вполне резонный вопрос о том, как же теперь люди будут целоваться и жениться.
— А они не будут, - не думая ляпнула мама, явно не ожидая никакого продолжения со стороны ребенка.
На что девочка, удивленно взглянув на родительницу, спросила:
— Ма, а как же я? Что, я тоже не буду?
– И ты не будешь! – менторским тоном поставила точку мамаша и натянула на девочку даже не маску, а скорее масочку.
Подошел мой поезд, и я сел в вагон, потому не знаю, что происходило между ними дальше. И хотя и не люблю это выражение, но все же не согласиться с ним нельзя, поскольку нет-нет, но бывает, что устами младенца, что и произошло в данном случае, действительно глаголет истина, потому как — еще годик режима социальной дистанции в стране и в мире, и рождаемость сведется к нулю. И опять вспоминается классика:
Если ранняя могила суждена моей весне —
Ты, кого я так любила, чья любовь отрада мне, —
Я молю: не приближайся к телу Дженни ты своей,
Уст умерших не касайся, следуй издали за ней.
И потом оставь селенье! Уходи куда-нибудь,
Где б ты мог души мученье усладить и отдохнуть.
И когда зараза минет, посети мой бедный прах;
А Эдмонда не покинет Дженни даже в небесах!
Знал ли гениальный Пушкин, что пишет он, а точнее переводит фрагмент из пьесы шотландского поэта Джона Уилсона, излагая не романтический период в духе готических новелл, но открывает состояние мира почти через двести лет после своей гибели. Так и хочется сказать: наверняка ведь знал, а иначе какой он Пушкин!
Тем не менее все далеко не так однозначно, и мир пользуется нынешней пандемией как шикарным и при том совершенно бесплатным, доступным каждому смерду продуктом. Как говорится: не можешь одолеть врага, научись им пользоваться. А ведь верно, и чем больше в нас мошенничества, тем кайфовее для нас эти тоскливые и во многом отвратительные денечки и деньки. С 2020-го года стартовало время порочных рейтингов, и чем круче будут рассуждения и версии о возможностях спасения человечества, тем быстрее фамилии оголтелых знатоков займут верхние строчки списков Форбс, отведенных умельцам надувать пузыри и вешать лапшу. Потому, как…
Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане, средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане, и в дуновении Чумы.
Все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья — бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья их обретать и ведать мог.
Давно замечено: когда смерть стоит совсем близко, то человеческое сознание окунается либо в пустоту, либо в почти демоническое пиршество, где на авансцену вылезают прежде всего удовольствия и, одновременно, происходит усиление религиозной экзальтации, часто доходящей до фанатизма. Пока что этого не произошло и общество находится в ожидании развязки: кто-то ждет вакцин, кто-то формирования коллективного иммунитета, а кто-то живет своей жизнью, полагаясь на фатальные убеждения. Кстати, последние в данной ситуации действуют наиболее верно, ибо изо всех названных наиболее эффективно освобождают человека от собственного страха. Но таких смельчаков, как известно, подавляющее меньшинство, а потому:
Я заклинаю вас святою кровью Спасителя, распятого за нас:
Прервите пир чудовищный, когда желаете вы встретить в небесах
Утраченных возлюбленные души. Ступайте по своим домам!
И вот ответ: Дома у нас печальны — юность любит радость.
Как известно, Александр Сергеевич не завершил поэму, оставив человечество без ответа о том, как всё будет решено и есть ли выход: гений предпочел молчать. Сегодня в мир вновь возвращается Вальсингам и велит продолжать жить и пировать, при этом понимая, что развязка обязательно будет и будет, как всегда, совершенно неожиданная.
Терентий Травник. Из книги "Домашнее задание".
Не буду продолжать этот весьма эмоциональный рассказ, свойственный человеку из мира кино и театра, но то, что пандемия, в отличие от войны, разъединяет людей - это бесспорно.
Ныне церковь опустела, школа глухо заперта;
Нива праздно перезрела, роща темная пуста.
И селенье, как жилище погорелое, стоит, —
Тихо все. Oдно кладбище не пустеет, не молчит.
Поминутно мертвых носят, и стенания живых
Боязливо Бога просят упокоить души их!
Поминутно место надо, и могилы меж собой,
Как испуганное стадо, жмутся тесной чередой!
Если во время войны существуют понятия линии фронта, передовой, вражеской территории и тыла, то в данном случае мы имеем дело с чем-то выходящим за рамки нашей компетенции и ставящим нас в зависимость от безнаказанного общественного и, конечно же, личностного манипулирования. Проблема в том, что ощущение смерти, близкой как никогда, порождает в человеке вихри скрытых и во многом забытых инстинктивных реакций, обнажая и ставя в один ряд с пороком и добродетель. Страх, явный и скрытый, подводит человека к рефлекторному поиску выхода, толкая его к умничанью и геройству на грани психопатии или же к не столь чувственному, сколько оргийному восприятию жизни. Деваться некуда, потому как все эти вещи определяются не столько инстинктом самосохранения, сколько человеческой трусостью и, как альтернатива, проявлением внетипичной маниакальности, доходящей нередко до абсурда.
Не так давно, сидя на платформе в ожидании электрички, я наблюдал за девочкой, эдак лет шести-семи, которой явно мешала маска на лице, кстати с вышитым на ней забавным рисунком. Неожиданно девчушка стянула её с лица и тут же, оставаясь весьма недовольной, задала маме вполне резонный вопрос о том, как же теперь люди будут целоваться и жениться.
— А они не будут, - не думая ляпнула мама, явно не ожидая никакого продолжения со стороны ребенка.
На что девочка, удивленно взглянув на родительницу, спросила:
— Ма, а как же я? Что, я тоже не буду?
– И ты не будешь! – менторским тоном поставила точку мамаша и натянула на девочку даже не маску, а скорее масочку.
Подошел мой поезд, и я сел в вагон, потому не знаю, что происходило между ними дальше. И хотя и не люблю это выражение, но все же не согласиться с ним нельзя, поскольку нет-нет, но бывает, что устами младенца, что и произошло в данном случае, действительно глаголет истина, потому как — еще годик режима социальной дистанции в стране и в мире, и рождаемость сведется к нулю. И опять вспоминается классика:
Если ранняя могила суждена моей весне —
Ты, кого я так любила, чья любовь отрада мне, —
Я молю: не приближайся к телу Дженни ты своей,
Уст умерших не касайся, следуй издали за ней.
И потом оставь селенье! Уходи куда-нибудь,
Где б ты мог души мученье усладить и отдохнуть.
И когда зараза минет, посети мой бедный прах;
А Эдмонда не покинет Дженни даже в небесах!
Знал ли гениальный Пушкин, что пишет он, а точнее переводит фрагмент из пьесы шотландского поэта Джона Уилсона, излагая не романтический период в духе готических новелл, но открывает состояние мира почти через двести лет после своей гибели. Так и хочется сказать: наверняка ведь знал, а иначе какой он Пушкин!
Тем не менее все далеко не так однозначно, и мир пользуется нынешней пандемией как шикарным и при том совершенно бесплатным, доступным каждому смерду продуктом. Как говорится: не можешь одолеть врага, научись им пользоваться. А ведь верно, и чем больше в нас мошенничества, тем кайфовее для нас эти тоскливые и во многом отвратительные денечки и деньки. С 2020-го года стартовало время порочных рейтингов, и чем круче будут рассуждения и версии о возможностях спасения человечества, тем быстрее фамилии оголтелых знатоков займут верхние строчки списков Форбс, отведенных умельцам надувать пузыри и вешать лапшу. Потому, как…
Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане, средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане, и в дуновении Чумы.
Все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья — бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья их обретать и ведать мог.
Давно замечено: когда смерть стоит совсем близко, то человеческое сознание окунается либо в пустоту, либо в почти демоническое пиршество, где на авансцену вылезают прежде всего удовольствия и, одновременно, происходит усиление религиозной экзальтации, часто доходящей до фанатизма. Пока что этого не произошло и общество находится в ожидании развязки: кто-то ждет вакцин, кто-то формирования коллективного иммунитета, а кто-то живет своей жизнью, полагаясь на фатальные убеждения. Кстати, последние в данной ситуации действуют наиболее верно, ибо изо всех названных наиболее эффективно освобождают человека от собственного страха. Но таких смельчаков, как известно, подавляющее меньшинство, а потому:
Я заклинаю вас святою кровью Спасителя, распятого за нас:
Прервите пир чудовищный, когда желаете вы встретить в небесах
Утраченных возлюбленные души. Ступайте по своим домам!
И вот ответ: Дома у нас печальны — юность любит радость.
Как известно, Александр Сергеевич не завершил поэму, оставив человечество без ответа о том, как всё будет решено и есть ли выход: гений предпочел молчать. Сегодня в мир вновь возвращается Вальсингам и велит продолжать жить и пировать, при этом понимая, что развязка обязательно будет и будет, как всегда, совершенно неожиданная.
Терентий Травник. Из книги "Домашнее задание".