Сытые звезды не сияют, а тлеют

Было это на заре перестройки. В ту пору я любил бродить по Москве, именно бродить, наблюдая абсолютно неделовую и незамысловатую столичную жизнь. Время шло тогда гораздо медленнее, впрочем, как и снег, что обильно падал весь тот день, события которого и легли на страницы моего дневника. 
Так вот, спасаясь от снегопада и в меру проголодавшись, решил я зайти и перекусить в "Сосисочную" на Суворовском бульваре. Была там и такая, это ещё до переименования его в Никитский. Пробив на кассе тарелку пельмешек (тогда в таких заведениях не заказывали), поставив её на поднос и пройдя с ним до стоячего (обычное дело) места за столиком, я, дожидаясь пока блюдо немного остынет, стал невольным свидетелем, точнее слушателем, одного разговора. Два почтенных мэтра, видимо, из консерватории или из музея искусств народов Востока, беседовали за ланчем, состоящим из пары сосисок, зеленого горошка, глазуньи в одно яйцо и горчицы - классика! Суть разговора была обширной, да и трудно передаваемой, но один из эпизодов этой беседы мне все-таки запомнился, и потому приведу его, правда в сокращении:
- Что-то давно не видать на экранах Л. Не знаете, Пал Палыч, что с нею?
- А чего знать-то, Василь Михалыч, там всё как обычно - разлад, разврат и скукота бытийная...
- А что так? Вроде молодая, талантливая...
- Это, Михалыч, всё от славы... Вот вы уж сколько лет профессор, а все сосисочки с горошком пожевываете, а потому и в почете до сих пор, а там рябчики, понимаешь, и... забвение...
- Во как, Пал Палыч, бывает-то однако. Да... Сытые звезды не сияют, а вернее было бы сказать - не светят...
- Скорее, тлеют... Да вы ешьте, ешьте, не то остынет всё, а здесь не дома - подогреть некому... 
В этот момент один из уважаемых посмотрел в мою сторону и, явно догадавшись, что я слышал, о чем они говорили, добавил протяжно и задумчиво, как бы для меня: "Мда-с-с-с..." , продолжив аккуратно и не спеша набирать горошины на вилку путем накалывания. Но вдруг он приостановился, глянул на меня еще раз и, едва заметно приподняв брови над тяжелыми роговыми очками и как-то по-особому надув щёки, собрал губы в узелок, покачал головой и шумно выдохнул, явно о чем-то сожалея...

Прошло много лет и вот как-то раз, работая над статьей для одного популярного журнала, я вдруг вспомнил об этом. Статья получилась неплохая, но в публикации мне отказали. Некто именитый опередил меня и выкупил весь разворот. Что ж, всякое бывает. Статья уехала жить в стол, а её фрагментом все-таки поделюсь:
Пока художник мало известен, пока у него нет имени, то из- под его кисти или пера нередко выходят не просто произведения, а настоящие шедевры. Парадокс в том, что наличие имени, другими словами известность, непостижимым образом блокирует появление шедевров. Действительно, так и получается: у известного мастера, что бы он ни сделал, все принимается, и это, видимо, его расхолаживает. Таким образом, хотя известность во многом и помогает, но в большинстве своем только на внешнем уровне, а вот на внутреннем - явно мешает. Так что со славой художнику нужно быть очень осторожным. Растет внимание, растут доходы, но что-то важное при этом теряется, а теряется, собственно, то, ради чего все это и затевалось когда-то. Так что подлинное мастерство - это не только создание достойного продукта, но и умение сохранять баланс между внешним и внутренним. Уметь отказываться, уметь дарить, уметь быть благодарным - в этом и заключается диета известного мастера. Несоблюдение её грозит развитием в нем глупости, пошлости, чванства и скучающей лени, что способно перечеркнуть все его ранние заслуги.

Терентiй Травнiкъ. Из книги "Нomopolysemos"
(0 пользователям это нравится)