Сперва все хорошо, и ты пишешь легко и просто, ни о чем не задумываясь. Но когда все-таки вникаешь, то понимаешь, что в этой простоте и рифмы толком никакой нет, и ритм спотыкается, и размер на два больше, и от фонетики язык забился за щеку. Что называется – приехали. И если понимание случившегося тебя не остановит, кондуктор собственной исключительности не высадит твоего безбилетника, а откуда ни возьмись взявшиеся критики не выведут тебя из строя, то обязательно будет продолжение.
Вроде пронесло, и то, над чем следовало подумать – подумалось. Ты уже не спешишь, а пишешь, тщательно подбирая слова, по пальцам считая слоги, рифмуешь и каждое утро просыпаешься, что называется, орфоэпически осведомленным человеком. Шаг строки становится чеканным, а ее размер, со всей своей убедительностью, подогнанным под фигуру замысла. Форма настолько главенствует, что содержание вынуждено начать подрывную деятельность, но партизанщину пока признавать не хочет. И тем не менее, если все эти симптомы законопослушничества не приведут тебя к стойкому поэтическому нездоровью, и прежняя подрасстроенная лира не зазвучит, пусть правильным, но все же бряцаньем, то продолжение будет точно.
Случилось, и вот ты пишешь легко и просто. Пишешь не только не пытаясь вымерить ямбами длину всякого хорея, но и начисто забыв об их существовании. Все твое мастерство теперь легко укладывается в незатейливое макание пера-прутика в чернильницу и поскрипывание им по бумаге. И вдруг ты понимаешь, что ритм отчего-то ровный, размер более чем соответствует, а рифма, перестав-таки хрустеть, пластично подчеркивает настроение задуманного. И это хорошо, – хлопнув ладонями, говоришь ты себе, собираешь справочники, разговорники и словари, сажаешь их на самую верхнюю полку литературного плацкарта и провожаешь в заслуженный отпуск.
Идешь прогуляться в парк: кормишь недоеденной булкой голубей, неожиданно замечаешь над головой пусть пока еще фрагменты, но неба. В пронзительно глубокой осени, почему-то носом, улавливаешь весну и следишь, как сбежавший из почки на свободу лист, сиганув с ветки, летит к земле и падает прямо в небо. Небо вздрагивает и разбегается ровными кругами от листа. Не задумываясь, ты делаешь шаг в лужу, достаешь лист, и взяв его за хвостик двумя пальцами, медленно вращаешь перед глазами и нашептываешь что-то невообразимое. Не удивляйся, ничего особенного не произошло, просто это и есть поэзия…
Терентiй Травнiкъ. Из книги «Tabulas»
Вроде пронесло, и то, над чем следовало подумать – подумалось. Ты уже не спешишь, а пишешь, тщательно подбирая слова, по пальцам считая слоги, рифмуешь и каждое утро просыпаешься, что называется, орфоэпически осведомленным человеком. Шаг строки становится чеканным, а ее размер, со всей своей убедительностью, подогнанным под фигуру замысла. Форма настолько главенствует, что содержание вынуждено начать подрывную деятельность, но партизанщину пока признавать не хочет. И тем не менее, если все эти симптомы законопослушничества не приведут тебя к стойкому поэтическому нездоровью, и прежняя подрасстроенная лира не зазвучит, пусть правильным, но все же бряцаньем, то продолжение будет точно.
Случилось, и вот ты пишешь легко и просто. Пишешь не только не пытаясь вымерить ямбами длину всякого хорея, но и начисто забыв об их существовании. Все твое мастерство теперь легко укладывается в незатейливое макание пера-прутика в чернильницу и поскрипывание им по бумаге. И вдруг ты понимаешь, что ритм отчего-то ровный, размер более чем соответствует, а рифма, перестав-таки хрустеть, пластично подчеркивает настроение задуманного. И это хорошо, – хлопнув ладонями, говоришь ты себе, собираешь справочники, разговорники и словари, сажаешь их на самую верхнюю полку литературного плацкарта и провожаешь в заслуженный отпуск.
Идешь прогуляться в парк: кормишь недоеденной булкой голубей, неожиданно замечаешь над головой пусть пока еще фрагменты, но неба. В пронзительно глубокой осени, почему-то носом, улавливаешь весну и следишь, как сбежавший из почки на свободу лист, сиганув с ветки, летит к земле и падает прямо в небо. Небо вздрагивает и разбегается ровными кругами от листа. Не задумываясь, ты делаешь шаг в лужу, достаешь лист, и взяв его за хвостик двумя пальцами, медленно вращаешь перед глазами и нашептываешь что-то невообразимое. Не удивляйся, ничего особенного не произошло, просто это и есть поэзия…
Терентiй Травнiкъ. Из книги «Tabulas»