Думаю, читаю и не могу понять – как в той, постреволюционной России, России голодной, разрушенной и малообразованной, России нэпа, кокаина и сексуальной распущенности прорастали и проросли цветы поэзии, и еще, что более удивительно, массово находили они многих и многих ценителей своих ароматов. Это было, это, ведь, было! Цвели пересыщенные, но прекрасные подсолнухи строк Маяковского, гнулись долу строфы васильков и ромашек Есенина, тянулись ввысь рифмы гвоздичин Асеева и георгинов Сельвинского… Откуда пробивались и жили маки-образы поэзии Светлова?
И все это было, и всего этого было много, и это было и не пропало в полуголодной, в полуграм… нет, в четверть грамотной стране.
Думаю, читаю и не могу понять – как в этой, в моей, современной России, России вполне благополучной, вполне сытой и… вполне образованной, России теле- и радиоштучек, России космических замашек не живут те самые цветы слова – цветы поэзии. Как могло случится, что всё то высшее, что соделывает человека, что вытащило Адама из глины, избавив его от участи големоподобных тварей, то, что может быть в конце концов и выдернуло революционную телегу из того самого кюветного времени и поставило её на рельсы к светлому будущему, то что называется словом, сегодня скисло и увязло на газонах условного достатка послеперестроечной «Рашшии».
Почему мой пытливый ум, мой голодный разум ныряет и ныряет в века и ищет Пастернака, Багрицкого, ищет таких запыленных ныне советских поэтов. Он не хочет этой заоконной новизны, ибо эта новизна для него безвкусна, она напичкана рифмическими эмульгаторами и усилителями сказуемых и подлежащих. Он хочет кашерной надежности сказанного.
Почему цивилизация отвергла слово? И цивилизация ли это, что отвергает слово? Почему мой век на стыке двух эпох так и не высек искры словопроходцев, но породил бесконечную говорильню токшоу, равную, разве что току глухарей, ничего не слышащих кроме своего бу-бу-бу…
Мне говорят о развитии мира, а я упорно говорю об его увядании. Говорю, ибо сочинения Платона лежат у меня на столе! А это написано почти два с половиной тысячелетия назад! Платон, первый философ, чьи сочинения дошли до нас не в кратких отрывках, цитируемых другими, а полностью, но дошли же. А слова современного «платона» не доходят. Слов современного Платона просто нет, как нет и поэтов, нет художников, нет композиторов. В этом лесу больше нет грибов, нет ягод, нет цветов, нет бабочек, нет птиц, нет пчел, нет ничего. Вы понимаете это - ничего?
Пройдет время и эпохи, столкнувшись, высекут, и я в этом уверен, высекут искры духа, но это будет, увы, без нас. Мы почему-то не справились, взяли и не справились со словом, доверив свою радость протяжному звуку « У-у-у-у…» и своё удивление трехбуквенному «вау…», будто бы тот, первый предатель – ваучер – не хочет уходить от нас до сих пор. Тельце отпало, а носик, это самое «вау» крепко – по клещевому – засело в нашей плоти.
Удержать романтическую цельность можно только через жертвенное подчинение себя целям эпохи, но этих целей сейчас нет, их просто - нет. Целей нет, а дети рождаются. Дети рождаются, а целей нет. Видимо потому из романтического пафоса и улетучился его нравственный смысл. А на пороге стоит новая эпоха, которая попытается возвратить мир и страны к методам гражданохолодной войны и утвердить их как основной способ движения в будущее. Она даже название заготовила ему – гибридные войны - метод военного коммунизма смазанный жалкой толерантностью неумех, снова заявивший о себе в начале 21-го века насилием над эмоциональным и духовным строем романтической личности. Новые «непоэзия» и «неслово», как постоянная тема поворачиваются теперь уже опасной стороной, поскольку предъявляют на пробу скукоженному, теперь уже, романтику чудовищные императивы лжи. Для всякой поэзии это было бы самоубийственно – принять это в свое звучание. Таким образом не время ее цветам, как и не время их сеятелем. Может и впрямь пора к известному сегодня Министерству образования добавить одно лишь слово - «Слово», глядишь и высечется искра-то.
Терентiй Травнiкъ
2016 г.