Я не знаю, как точно это случилось, но где-то лет с сорока я перестал что-либо приобретать — можно сказать, расстался со всеми рынками, торговыми центрами и стал довольствоваться только тем, что имел. Заработанные деньги я тратил на еду, творческие проекты и помощь друзьям. С какого-то момента меня перестало тянуть к зрелищам и компаниям. Постепенно я почувствовал некое спокойствие в душе, но не такое, что испытывал раньше. Это спокойствие было осознанным и в некоторой степени динамичным. Оно направляло меня к наиболее существенному и важному в моей жизни. С этого момента я и начал открывать в себе Бога, и это несмотря на то, что за спиной был почти пятнадцатилетний опыт церковной, почти ежедневной церковной жизни с постами, исповедями, причастием и проживанием в монастырях. За эти годы было всё: изучение литургики и закона Божия, посещение православных лекций, семинаров, и, конечно же, изучение святоотеческой литературы. Было время «разбрасывания камней», была активная внешняя духовная жизнь, во многом не отличавшаяся от жизни душевной, но, как я понял позже, в ней не было Бога.
Я не шел к себе, не уходил в свою внутреннюю природу, ограничиваясь насыщенной внешней духовной жизнью, отчасти схожей с жизнью увлеченного туриста, пытающегося вместить в себя как можно больше внешних фактов и знаний.
Прошло почти пятнадцать лет после моего обращения к себе, и сегодня я вижу и понимаю, что есть наиважнейший показатель духовной жизни: это осознанный отказ от внешних утех. Монашеское бытие во многом к этому близко, но всё же относительно. Скорее к такому состоянию в наибольшей степени приближено существование очень пожилого человека, а потому можно утверждать, что духовная жизнь подобна старости, но с одной существенной разницей: она, со всем своим воздержанием и аскетизмом, определяется вашей волей, а не вашими нездоровьем и эмоциональной немощью, свойственным пожилым.
Терентий Травник. Из книги "Вечерняя звезда"
Я не шел к себе, не уходил в свою внутреннюю природу, ограничиваясь насыщенной внешней духовной жизнью, отчасти схожей с жизнью увлеченного туриста, пытающегося вместить в себя как можно больше внешних фактов и знаний.
Прошло почти пятнадцать лет после моего обращения к себе, и сегодня я вижу и понимаю, что есть наиважнейший показатель духовной жизни: это осознанный отказ от внешних утех. Монашеское бытие во многом к этому близко, но всё же относительно. Скорее к такому состоянию в наибольшей степени приближено существование очень пожилого человека, а потому можно утверждать, что духовная жизнь подобна старости, но с одной существенной разницей: она, со всем своим воздержанием и аскетизмом, определяется вашей волей, а не вашими нездоровьем и эмоциональной немощью, свойственным пожилым.
Терентий Травник. Из книги "Вечерняя звезда"