Почти всю свою сознательную жизнь я был уверен, что человек жив до тех пор, пока он здесь, в своей земной жизни, кому-то необходим. Пять лет назад ушла из жизни моя мама, Людмила Георгиевна, ушла сразу, в один день, не оставив ни часа для принятия мною какого-либо решения по изменению ситуации… Ушел человек, который был мне не просто необходим, а гораздо больше этого. Можно сказать, я жил любовью к ней, радостью к ней, и все мои заботы и устремления были для неё. Она, находясь в свои годы в совершенно здравом и очень подвижном уме, в хорошей форме, в планах и интересах, стала для меня подлинным другом, партнером, критиком и всем, что может себе пожелать человек, с головою отдавший себя творчеству. Мне действительно нравилось сворачивать горы и этим радовать её, и надо сказать, что оно у меня получалось. Семейная жизнь моя оборвалась ещё в юности, но Бог дал мне много друзей, искренне ценящих все то, что я создавал и создаю все эти годы. Людмила Георгиевна была флагманом нашей компании, её душой. Обладая колоссальными знаниями, житейской мудростью и опытом, она, сама того не желая, стяжала огромный авторитет в лице моего окружения, среди которого было немало людей учёных, людей творческих, да и вообще мастеров своего дела, причём со степенями. Немудрено, что в день отпевания и прощания с мамой церковь была переполнена людьми, пришедшими попрощаться с нею, в том числе — её коллегами, соратниками по службе и прихожанами, которые её знали по храму.
Трагическая неожиданность, которая случилась в моей жизни пять лет назад, резко изменила всё, что было до этого. Не могу сказать, что я столкнулся с трудностями — все было гораздо сложнее: то, что у меня было, одновременно ушло из-под ног и исчезло. Я в прямом смысле остался один, когда всё, ради чего ты живёшь, исчезает. И вот я всё это время задаю себе один и тот же вопрос: почему это произошло в то время, когда мне этого было абсолютно не нужно? Прошло два мучительных года перестройки себя и своего мышления. Трудность была в том, что по характеру я тот, кто привык работать и жить не ради себя, а ради любимого человека и даже не одного. Время пошло иначе, и я с головой ушёл в творчество и в молитву, вопрошая к Богу с целью понять произошедшее. Поразительно, но ко мне за советом и помощью стали обращаться люди с похожими ситуациями. Кто-то терял родителей, кто-то друзей, а многие — детей, к тому же единственных, и самое главное — все они оставались одинокими. Складывалось впечатление, что Господь , по неведомым мне и им причинам, рвал для нас самые крепкие и жизненно необходимые связи. Про себя не скажу, но у большинства из них это вызывало ропот, причем именно на Бога. Мне же оставалось, находясь в таком же состоянии, пытаться искать слова утешения и вразумлять их, в какой-то степени защищая если не Бога, то свои, а заодно и их убеждения, и веру. Задача, скажу вам, далеко не из простых!
Продолжая отстаивать то, в чем и сам сомневался, хотя и не показывал вида, я стал обнаруживать, что день ото дня мне открывается подлинная суть сего горького происшествия, та суть, которую мой пытливый ум так и не нашёл в первые два года. Я стал утверждаться в том, что замысел Бога о каждом из нас гораздо шире, богаче и прекрасней, нежели можно это представить и ожидать. Конечно же, лукавый меня смущал, пытаясь разубедить в этом, и объяснял он мою растущую убеждённость элементарной психологической защитой: мол, это я сам себе все придумываю, что, впрочем, верно, но Бога не касается. Моя душа наотрез отказалась принимать мои новые открытия и буквально схлестнулась с бесом, пытаясь отстоять мысль, что это — дело Божие, а не моё. В один из памятных дней, стоя на молитве, я вдруг почувствовал, как что-то невидимое открывает во мне же моё сердце и выпускает или впускает свет. Свет не был внешним, он высвечивал меня изнутри и приводил к необыкновенному покою. Этот покой и стал последним объяснением того, о чём я так долго и страстно вопрошал. Этот покой доказал мне весь смысл Божьего промысла обо мне и обо всех, кто обращался ко мне со слезами и печалью. Казалось бы, ничего не произошло, но с этого времени мои слова стали иметь вес убеждённости. Продолжая успокаивать, я заметил, что это мне удаётся гораздо проще и легче, чем ранее. Этим Великим постом я понял, почему мама ушла тогда, когда она была мне необходима как никогда. Десятилетиями говоря о любви к Богу, я должен был впервые это доказать, даже несмотря на то, что мой Господь сделал то, против чего и восстало всё моё естество. Видимо, такое происходит со всяким, когда Бог взыскивает с него ответ о том, что есть его вера, его надежда и его любовь. Так что всё происходит так, как Богу угодно, а значит, для нас, и никак иначе – это и есть точка отсчёта!
Терентий Травник. Из книги "Путеводитель".