Он медленно и долго умирал:
Жизнь билась до последней капли крови,
И ангел-постовой у изголовья
Прошений никаких не принимал.
Заканчивались силы и патроны,
И спирт, и отсыревший табачок.
В углу, за занавеской у иконы,
Трясясь, молился тощенький дьячок.
Ни плакальщиц, ни выпившего друга,
Ни сквозняков домашних скулежа –
Прокладывалась временем межа
С несвойственной текущему натугой.
А за окном лепился мокрый снег
И хоронился, как служивый скитник,
А за столом - сутулый человек,
И перед ним — графинчик и лафитник…
То было под Калугой в Острожном,
Где воды Извери несут свои печали,
Где в вётлах необхватных — старый дом,
В котором ливенки под всякий пляс звучали...
Заканчивалась осень, и зима
Морозцами давала знать, что скоро
Наведается к людям и сама:
Ноябрь был, и ночь была темна,
И падал снег на листьев прелых ворох…
Терентiй Травнiкъ.
25 ноября 2020
Жизнь билась до последней капли крови,
И ангел-постовой у изголовья
Прошений никаких не принимал.
Заканчивались силы и патроны,
И спирт, и отсыревший табачок.
В углу, за занавеской у иконы,
Трясясь, молился тощенький дьячок.
Ни плакальщиц, ни выпившего друга,
Ни сквозняков домашних скулежа –
Прокладывалась временем межа
С несвойственной текущему натугой.
А за окном лепился мокрый снег
И хоронился, как служивый скитник,
А за столом - сутулый человек,
И перед ним — графинчик и лафитник…
То было под Калугой в Острожном,
Где воды Извери несут свои печали,
Где в вётлах необхватных — старый дом,
В котором ливенки под всякий пляс звучали...
Заканчивалась осень, и зима
Морозцами давала знать, что скоро
Наведается к людям и сама:
Ноябрь был, и ночь была темна,
И падал снег на листьев прелых ворох…
Терентiй Травнiкъ.
25 ноября 2020