Бил колокол. Был дальним он и долгим,
Всей неподъёмной бронзою он бил,
И всё, в чём не было ни смысла здесь, ни толка,
Ударами своими он сносил.
С неистовостью дождь хлестал по стёклам,
Как лошадь дыбит яростный седок.
Взлетала струями расчерченными плётка,
Одним лишь махом подводя итог.
Всё поменялось, даже форма точки
Сменила цвет, усилив синеву.
Казалось мне, что в каждой новой строчке
Написанной я больше не живу.
Я выселен! Отобран ордер, право
Оспаривать поэту не дано.
Судьба пробила днище, с рваной раной
Отправлены стихи его на дно.
Всё отобрали. Верхнюю одежду,
И нижнюю, и среднюю сожгли.
Оставили (добраться не смогли!)
На всё одну… последнюю надежду!
Терентiй Травнiкъ.
16 ноября 2017 г.
Всей неподъёмной бронзою он бил,
И всё, в чём не было ни смысла здесь, ни толка,
Ударами своими он сносил.
С неистовостью дождь хлестал по стёклам,
Как лошадь дыбит яростный седок.
Взлетала струями расчерченными плётка,
Одним лишь махом подводя итог.
Всё поменялось, даже форма точки
Сменила цвет, усилив синеву.
Казалось мне, что в каждой новой строчке
Написанной я больше не живу.
Я выселен! Отобран ордер, право
Оспаривать поэту не дано.
Судьба пробила днище, с рваной раной
Отправлены стихи его на дно.
Всё отобрали. Верхнюю одежду,
И нижнюю, и среднюю сожгли.
Оставили (добраться не смогли!)
На всё одну… последнюю надежду!
Терентiй Травнiкъ.
16 ноября 2017 г.